Советские курсанты (Автор С.Сазанов)

Тем, кто меня учил и тем, кто со мной учился в Ленинградском высшем общевойсковом командном дважды Краснознаменном училище имени С.М. Кирова посвящается.

Абитура

Знаешь ли ты, дорогой читатель, как сладко спится под стук вагонных колес? Под стук колес спится беспробудно. В молодости я мог спокойно спать в поезде двое суток, спускаясь с полки лишь поесть и умыться. Для военных сон одно из немногих доступных удовольствий. Причем чем ниже звание, тем слаще сон. Солдаты спят крепче офицеров, младшие офицеры, крепче старших, а старшие, крепче генералов, которые вообще спят плохо из-за переполняющих их забот и ответственности.

Я пока не только не генерал, но и не военный, поэтому я вообще не сплю, волнуюсь. Я лежу на верхней полке поезда, который везет меня в город-герой Ленинград. В Ленинград еду не просто так, еду поступать в Ленинградское Высшее Общевойсковое Командное дважды краснознаменное Училище им. С.М. Кирова, сокращенно ЛВОКУ или, как его называют неофициально, Ленпех.

Пока про училище представление у меня самое смутное. Проще говоря, ничего о нем не знаю. Знаю только, что в моем кармане лежит предписание от военкомата явиться до 18 часов в ЛВОКУ им. Кирова по адресу ул. Володарского, 25 для сдачи вступительных экзаменов.

Часов в 9 утра поезд прибыл на Московский вокзал. Сдав свою сумку в камеру хранения, я пошел бродить по любимому городу. Невский проспект летом 1987 года был, как и сейчас, полон народа. Такого количества кафе и ресторанов тогда не было, но через каждые 100 метров стояли торговцы с передвижными ящиками-тележками, с которых продавали мороженое, пирожки, сигареты и прохладительные напитки.

Прогулка от Московского вокзала до Дворцовой пощади и обратно заняла у меня часа три. Перекусив пирожками и мороженым и забрав в камере хранения свою сумку, я двинул на Балтийский вокзал и оттуда на электричке в Петергоф.

Часа через два, немного поплутав по Петергофу, я был у ворот училища. Ошибиться было сложно, возле проходной стояла средних размеров толпа молодых парней. Сдав на КПП (контрольно-пропускной пункт) свои документы и получив указание ждать команды на отправку, стал прислушиваться к разговорам вокруг. В нашей группе оказалось несколько «бывалых», которые все знают. Они авторитетно нам объяснили, что ничего нам с поступлением не светит, потому что приехали мы слишком поздно и рота уже укомплектована. Набирать в этом году будут в два раза меньше, так как из двух рот по 150 человек одна будет состоять целиком из суворовцев, кадетов, как их тогда называли. А жить и сдавать экзамены мы будем на полигоне училища.

Настроение у меня и так невысокое из-за грядущей неизвестности упало еще больше. За разговорами и перекурами прошел час-полтора. Наконец к нашей группе подошел какой-то офицер и повел нас грузиться на машины. Машины на полигон ходили от улицы Бородачева, со стороны училища выходившей на Ольгин пруд. Там нас ждали два армейских ЗИЛа с крытыми брезентом кузовами и деревянными скамейками внутри. Бодро загрузившись в машины, мы двинули на полигон. Он находился километрах в пятнадцати от училища. Но это если идти по прямой. В объезд на машине путь занимал минут тридцать.

Приехали. Осматриваюсь. К машине подходит местный старожил из команды поступающих солдат. Они приехали на неделю раньше нас и готовили место для нашего расположения. С важным видом он показывает нам помещения. Так, вот шиферный барак с громким названием "кемпинг", это и есть наше жилье. Кемпинг тянется метров на 150. Окна и двери только на входе и выходе. Внутри металлические двухъярусные стеллажи с настеленными на них досками. Это наши кровати, матрасы на них нам еще предстоит получить. При выходе из кемпинга длинные металлические корыта, поверх них труба с привинченными кранами - это летние умывальники.

Кемпингов два - по одному на роту. Прямо за нашим пруд. Правда, предназначен он не для купания и не для украшения пейзажа, а для пожарной безопасности, так как через дорогу находятся склады арт. вооружения. Все эти подробности становятся мне известны значительно позднее. Зато сразу стало известно, что привезли нас поздно и ужином кормить сегодня не будут. Ужинаем из домашних еще припасов и сдаем все вещи на склад, в так называемую каптерку, которая находится позади нашего кемпинга, за прудом. Работает она два часа в день и о необходимых на будущее вещах нужно подумать заранее.

Ну что же, начинаем привыкать к армейской дисциплине. Пока получаем одеяла и матрасы, время близится к 22 часам. В 22 отбой. Ложимся, не раздеваясь, под двумя одеялами. Лето холодное, печек в кемпингах нет. Уставшие за день от ожиданий, переездов и новых впечатлений, засыпаем почти мгновенно.

Утром просыпаюсь от громкого крика: «Подъем». Смотрю на часы, время 6 утра. Дневальный у тумбочки продолжает истошно орать: "Рота подъем, выходи строиться на зарядку, форма одежды номер два". Ничего не понимаю. Какая форма, что делать? Смотрю на своих соседей, может, они знают? Нет, топчутся у нар, ничего не понимая. Вдруг в кемпинге появляется какой-то здоровый мужик с голым торсом, громко и популярно поясняет, что форма номер два - это голый торс, как у него, и мы уже минут пять как должны стоять в строю на улице. А на улице совсем не жарко. Градусов 10 по Цельсию, и спали мы под двумя одеялами, не раздеваясь, потому снимать куртку с футболкой совсем не хочется. Однако армейская дисциплина, привыкаем.

Наконец, построились. Ветер холодный брры... и хочется до ветру, простите за невольный каламбур. Но не пускают, дисциплина, будь она неладна. Проверились, побежали, метров через пятьсот мальчики налево, девочки направо, на все про все пять минут и в бодром темпе мчим дальше. За сорок минут зарядки удалось пробежать километров шесть. С непривычки туговато. Ноги гудят, как телеграфные провода, и переступают также не сгибаясь. Признаюсь честно, после всей этой утренней романтики очень захотелось все бросить к чертовой матери и вернуться в теплый и уютный родительский дом.

Видимо, подобная гениальная идея осенила не только меня, и после завтрака около канцелярии выстроилась группа человек в десять за своими документами и, благополучно получив их, к обеду убыла по домам. Мы оставшиеся наблюдали за этим событием с интересом и легкой завистью. В дальнейшем подобные события перестали нас волновать, поскольку повторялись с завидной регулярностью всю последующую неделю.

После несколько суетливой зарядки нас выстроили по ранжиру и сформировали временные подразделения из отделений и взводов. Временные, потому что нас серьезно пока никто не воспринимал. Ребята уезжали, поняв, что военная служба с ее тяготами и лишениями не для них, кто-то не сдал экзамены, кто-то собирался в другие ВУЗы.

Кстати, мужик с голым торсом оказался командиром седьмой (то есть нашей роты) старшим лейтенантом Слесаревым. Но поскольку седьмая рота набиралась из суворовцев, которые должны были приехать только через месяц, то особого рвения в командовании гражданскими абитуриентами он не проявлял, полностью доверяя это курсантам третьего курса, которые проходили таким образом стажировку и, надо признать, успешно справлялись со своими обязанностями.

Чтобы читатель не запутался со всеми этими воинскими подразделениями, давайте разберемся, кто кому Рабинович. Структура училища строилась по армейской системе. Было четыре курса. Каждый курс состоял из двух рот и являлся батальоном. Учились мы четыре года, соответственно в училище было четыре батальона.

Наш набор действительно был экспериментальным по нескольким направлениям. Во-первых, впервые набирали роту целиком из суворовцев. Во-вторых, экспериментальной была программа обучения нашего курса, начиная от прохождения курса молодого бойца (КМБ) и заканчивая различными специализациями в последний год обучения. Наши офицеры выпускались в ВДВ, морскую пехоту, даже на флот, командирами орудийных установок.

Таким образом, Слесарев ждал прибытия своих суворовцев и формирования состава роты, которой будет командовать, а мы были ему совершенно не интересны.

После завтрака нас посадили в клубе готовиться к первому экзамену. Занятия продолжались до обеда. После обеда роту распределили на рабочие команды и до ужина мы убирали полигон, пололи траву и делали массу других нужных, но неинтересных дел.

Установившееся в первые дни расписание не нарушалось весь месяц, за исключением дней сдачи экзаменов. С утра экзамен, после обеда отдых и проводы товарищей его заваливших.

Для поступления в училище необходимо было сдать пять экзаменов: физика, математика, история, сочинение на заданную тему и физическая подготовка.

За экзамены я особо не волновался, считая себя неплохо физически подготовленным. С юных лет любил турник и брусья, неплохо бегал, по лыжам выполнял третий спортивный разряд и лет с 14 начал заниматься с гирями. Но экзамен преподнес мне неожиданный и неприятный сюрприз.

Надо было сдавать плавание. Плаваю я хорошо, даже отлично, но очень медленно и на короткие дистанции, не больше 50 метров, а тут надо было проплыть сто и очень быстро. В итоге три моих пятерки и одна двойка привели к общей четверке по физо.

Хотя ЕГЭ в те давние времена еще не было, конкурс в высшие учебные заведения был по сумме балов. А ЛВОКУ оказался настолько престижным, что в год моего поступления документы подавали десять человек на одно место. Конечно, десять человек на место для сдачи экзаменов не вызывали, в военкоматах был конкурс аттестатов и медкомиссии поэтому экзамены приехали сдавать человек 400, а мест было 150.

За повседневными хлопотами незаметно летело время. Вот за плечами осталось уже большинство экзаменов. Впереди только два: история и физика. После сдачи истории я заболел. Подскочила температура, и меня отправили в санчасть при училище.

Распорядок дня в санчасти был почти, как в обычной больнице, и мне показалось, что с полигона я попал домой. Там я провалялся почти две недели. Спал, читал и готовился к физике. На экзамен меня привезли из санчасти и после сдачи отправили обратно. Экзамены я сдал, успешно прошел мандатную комиссию и выписался уже после формирования роты по взводам и отделениям.

Прибыв в подразделение, я доложил о своем прибытии, узнав, что служить буду во втором взводе восьмой роты. Бывшие мои коллеги-абитуриенты уже освоились, получили форму, переоделись и похоже почувствовали себя бравыми вояками.

Я в своем спортивном костюме смотрелся среди них белой вороной. Форму получить оказалось недолго, зато пришить к ней петлицы, шевроны и подворотничок оказалось совсем не просто. Пришивалась каждая деталь раза по три.

Многому надо было учиться: наматывать портянки, одеваться и раздеваться за сорок пять секунд, складывать обмундирование, обращаться с оружием. Всему этому нас и должны были учить в ближайший месяц. Абитура закончилась. Начинался курс молодого бойца, сокращенно КМБ.

КМБ

Расположено училище в центре Нового Петергофа в бывших казармах лейб-гвардии Уланского полка и занимает три квартала от улицы Аврова (бывшей Александринской) с одной стороны, до улицы Бородачева, выходящей на Ольгин пруд с другой.

Весь комплекс зданий делится пополам. Слева, если стоять спиной к Эрлеровскому бульвару, располагаются учебные корпуса, клуб и штаб. Справа, где КПП - спальные корпуса, кафе, столовая и несколько учебных. Большинство зданий старинной постройки и стоят здесь почти со времен Петра Великого. В некоторых зданиях, несмотря на реконструкцию и модернизацию, подвалы сохранили свой первоначальный облик. Очень низкие потолки, полукруглые своды, стены выложены из крупного булыжника и оштукатурены.

Спортивный зал училища - это бывший манеж, практически не измененный, не считая некоторых современных достижений цивилизации, таких как свет, канализация и пристроенный к нему бассейн.

Вообще Петергоф, как и Питер, - сплошная история. Кажется, каждый камень дышит стариной и при прикосновении к нему невольно чувствуешь свою причастность к делам великих предков. Но, кажется, я отвлекся, продолжаю свой рассказ, хотя по ходу повествования мне еще не раз предстоит делать подобные отступления.

Наш спальный корпус, говоря по-военному, расположение или казарма находится в центре, окруженный другими казармами с одной стороны и зданиями учебных корпусов с другой. Здание двухэтажное. Направо от входа спальные помещения, слева коридор с кабинетами начальства и классами самоподготовки. Войдя в казарму и поднявшись по широкой лестнице на несколько ступенек, попадаешь в небольшое фойе. В центре, справа от входа, на первом этаже в фойе стоит тумбочка дневального с телефоном, над ней пульт тревожной сигнализации. Сзади за дневальным спальное расположение и комната хранения оружия с оббитой жестью дверью. За комнатой хранения оружия, дневальный должен зорко наблюдать. Но поскольку дверь в комнату оборудована сигнализацией, а окна решетками, то дневальный на эту свою обязанность, откровенно говоря, поплевывает. Канцелярия, так называется кабинет командира роты, на втором этаже. Выхожу от него, спускаюсь вниз, спрашиваю у дневального:

- Где класс самоподготовки второго взвода?

- По коридору предпоследняя дверь направо.

Прямо, как и был, в спортивном костюме с ворохом формы на руках направляюсь туда. Открываю дверь. В классе человек тридцать. Первое впечатление - ну и рожи! Все как один стрижены наголо. Позже узнал, что основная масса подстриглась еще на полигоне, узнав о своем зачислении. Мне и еще нескольким ребятам необходимо это сделать до обеда.

С грехом пополам пришив необходимую амуницию, решил подстричься. Под парикмахерскую заняли комнату быта, коротко бытовку, на первом этаже. На подстрижку очередь. Пока доходит до меня, время подходит к обеду. Наконец начинаем, но тут раздается команда дневального на построение на обед. Парикмахер мой бросает машинку и убегает на построение. Я разглядываю свою голову. Посередине головы выстрижена канава как у гладиаторов или заключенных немецких концлагерей. Делать нечего, слегка замаскировав отсутствие волос посередине головы, прямо в таком виде отправляюсь на обед. Впрочем, мой вид никого не удивляет. Оказывается, вчера и сегодня утром на построениях были фигуры с головами более живописными, чем у меня.

После обеда ко мне подходит коренастый парень. На абитуре мы были с ним в одном взводе, но знакомы не были.

- Привет. Я Алексей, для своих Леха. Давай держаться вместе.

- Давай. Я Сергей.

Леха из Ярославля, я тоже родом почти оттуда. Земляки.

Все присматриваются, притираются друг к другу, знакомимся. Во взводе потихоньку начинают складываться компании, по-научному микрогруппы. Друг с другом почти не общаемся, отношения настороженные, да и некогда. Все и я среди прочих ходим гордые и важные. Мы поступили, мы самые умные. Наслушавшись про дедовщину в армии, каждый боится, как бы его не унизили, не заставили делать чужую работу, не посчитали за дурака. Атмосфера тяжелая, к своеобразию армейских порядков пока не привыкли, да и не знаем их толком. На первых порах легче всего было солдатам и сержантам, которые поступали в училище из войск. То-есть были уже военнослужащими срочной службы. Почему уже? Дело в том, что по существующему тогда порядку весь период обучения, все четыре года, мы считались военнослужащими срочной службы.

За наше воспитание всерьез взялись отцы командиры. Режим дня жесткий. В 7 утра подъем, пять минут на туалет, построение на зарядку. О, первая зарядка в сапогах! Сапоги добротные на микропоре, в них тепло и зимой, и летом. Единственный их недостаток то, что каждый весит полтора килограмма и пытается слететь с ноги, сбивая портянку и натирая ногу.

Прошло уже больше тридцати лет, а я помню свою первую зарядку, так как будто это было вчера. Позади училища находится большой пруд, посередине пруда остров, на острове полуразрушенный замок, а вокруг чудесный парк. Место почти волшебное. Летом по неподвижной черной глади пруда бесшумно скользят стаи лебедей, еще больше усиливая впечатление нереальности происходящего.

Но на все эти красоты я обратил внимание много позднее. В тот день было не до того. Длина окружности у пруда приблизительно полтора километра и за зарядку надо было пробежать два-три круга. В день первой зарядки рота смогла пробежать всего один круг, при этом почти все (кроме бывших солдат) и еще нескольких человек так стерли себе ноги, что не только бегать, но и ходить, а точнее ковылять могли с большим трудом. Правда, командование на эти наши травмы смотрело несколько своеобразно, и на жалобы ответ был один - в 1941 году вас за это расстреляли бы как дезертиров. По правде говоря, слышать такое было чрезвычайно обидно.

После зарядки двадцать минут на умывание и приведение в порядок внешнего вида. Затем утренний осмотр и завтрак. После завтрака занятия до обеда. После обеда самоподготовка, уборка территории, спортивно-массовые мероприятия.

Спортивно-массовые мероприятия – весомо так звучит. На практике это всегда было: пусть слоники побегают. Бегали мы долго и много все четыре года. Но первое наше занятие не вспомнить не могу.

Проводил его наш первый командир взвода, старый уставший от всего капитан. Пробыл он у нас недолго, поэтому почти его не помню. Вывел он нас на плац училища и приказал пробежать несколько кругов. Не скажу за всю Одессу, но я передвигался как раненый гусь. Ноги были стерты не только на пятках, но и на подошвах. В общем для меня это было не спортивное занятие, а гестаповская пытка. Впрочем, поскольку остальные бежали не шибко быстрее, думаю в таком состоянии находились многие. Вот и представьте картину: ковыляет, изображая бег, нестройная толпа в несколько десятков человек. К его чести капитан быстро все понял и долго издеваться над нами не стал, вернув через пару-тройку кругов нас в расположение.

Вечером подготовка внешнего вида, просмотр программы «Время», вечерняя прогулка, поверка и отбой. А если учесть нашу неуклюжесть, бесчисленные построения и проверки личного состава, то станет понятным, что времени не было не только на более близкое знакомство с ребятами, но и на перекур.

Наконец утвердили расписание на КМБ. Август нам предстояло провести в училище, постигая азы теории. Следующие три месяца мы должны были на полигоне практически отработать и закрепить теоретические знания. Каждый из нас должен был в совершенстве научиться действиям солдата в бою. Задача была не из легких, ведь нам необходимо было постичь практически все специальности пехотинца. Одинаково хорошо овладеть и автоматом, и пулеметом, и гранатометом. Научиться действовать и в атаке, и в обороне, воевать и днем, и ночью.

Теория давалась трудно. Изматывали физические нагрузки, плотный распорядок дня, недосып. Кроме того, после обеда нас частенько вывозили на полигон. Готовить материально-техническую базу наших предстоящих занятий. Из-за всего этого на лекциях я иной раз невольно отключался, почти засыпая.

Однажды на огневой подготовке со мной произошел неприятный случай. Утомленный предыдущими занятиями и разморенный жарой я задремал. Проснулся от громкого крика преподавателя и неожиданно обнаружил, что прямо в меня летит увесистая коробка лентоприемника от крупнокалиберного пулемета Владимирова, материальную часть, которого мы изучали на занятии. Между прочим, это было любимое оружие преподавателя, подполковника Дорохина.

Коробка, к счастью, меня не убила, иначе я не писал бы сейчас эти строки. Как вы уже догадались, крышку бросил в меня именно он, чтобы прогнать набежавшую дремоту. Преподаватель этот был очень колоритной и популярной в училище личностью, так что мы к нему не раз еще вернемся. Достаточно сказать, что он в свои сорок три года без разбега обеими ногами одновременно запрыгивал на броню БМП (боевой машины пехоты).

Месяц теории пролетел очень быстро. Нам уже стало надоедать в училище и хотелось на полигон. Человек никогда не ценит того, что имеет. Через месяц полевой жизни много бы мы дали, чтобы вернуться обратно.

Сентябрь, октябрь и ноябрь в Ленинграде и так не сахар, а жизнь под проливным дождем в плохо отапливаемом кемпинге удовольствием может назвать только человек с больным воображением.

Из того времени больше всего запомнилось, пожалуй, утреннее одевание сапог. Промокшие насквозь, они ни в какую не хотели влезать на ноги и приходилось их вбивать упорными ударами о стену кемпинга.

Утренние зарядки под проливным дождем хотя и стали привычными, но удовольствия не приносили. Из занятий больше всего было тактики. Мы дружно ходили в атаку, разворачиваясь в цепь. Занимали оборону и осваивали азы командования.

Расписание занятий было составлено так, что преобладали практические военные дисциплины. Тактика, огневая подготовка, топография, защита от оружия массового поражения и т.п. Учебные точки находились на расстоянии до четырех километров друг от друга, а перерывы между занятиями составляли минут двадцать-тридцать. Поэтому все передвижения осуществлялись только бегом. Кроме хождения в атаку, мы отрабатывали и эвакуацию раненых с поля боя, и передвижение по-пластунски, и доставку боеприпасов.

Добавьте сюда ночные стрельбы на огневой подготовке, чистку и сдачу оружия, да еще утренние многокилометровые пробежки и увидите, что нагрузка выпадала колоссальная. После отбоя до кроватей мы буквально еле тащились и, упав на них, моментально засыпали.

За всеми этими событиями двухдневным праздником промелькнула присяга. Принимали мы ее во второе воскресение сентября. В 1987 году оно выпало на 13. Готовиться к присяге начали заранее.

За пару дней до присяги нас с полигона привезли в училище. Получили парадную форму, обшивались, гладились, драили сапоги. Мой новый приятель Игорь Синяговский, по прозвищу Синий, научил меня доводить сапоги до зеркального блеска. Бралась банка гуталина, гуталин поджигался и плавился, превращаясь в жидкость. Эта жидкость выливалась на сапоги, растиралась и застывала, закрывая морщины и трещины. Потом сапоги полировались щеткой и с помощью суконки им придавался зеркальный блеск.

Между прочим, начав с полировки, Игорь позже добился немалого мастерства в "глажке" офицерских сапог, заметно пополнив свой бюджет. Но это произошло значительно позднее. Расскажу об этом в свое время.

На присягу день выпал солнечный. Приехало много гостей, родственников, родителей. После торжественной части роту отпустили в увольнение до вечера. На следующий день утром мы должны были вернуться на полигон.

Родители понавезли разной домашней снеди, и после казенных харчей началась кулинарная вакханалия. Какой-нибудь гурман, увидев это, упал бы в обморок. Селедка поедалась с вареньем, соленые огурцы с арбузом. За день съели все продукты, привезенные на неделю. Ничего, впрочем, удивительного. Казенная еда не отличалась разнообразием, да и вкусовыми качествами тоже. Кроме того, организм не успел перестроиться на новый метаболизм и жрать хотелось неимоверно и постоянно.

Я сразу после присяги отправился на прогулку с родителями показывать им местные достопримечательности и наслаждаться видами Большого дворца, Монплезира и фонтанов в Нижнем парке.

После увольнения на построении творилось нечто невообразимое. Желудки курсантов, отвыкшие за три месяца от домашней пищи, бунтовали. Несколько человек потеряли сознание прямо в строю и были эвакуированы в санчасть. Более выносливые, отпросившись из строя, мчались в ближайший туалет очищать желудки верхним и нижним способом. На планы командования это никак не повлияло, и рано утром мы убыли обратно на полигон.

Минус на рукаве

(неофициальное название первого курса)

После принятия присяги мы стали полноправными военнослужащими. За нами закрепили личное оружие, с которым нам предстояло все четыре года ходить на полевые выходы и занятия, совершать марш броски и участвовать в учениях. Мне выпал счастливый билет, и я стал гранатомётчиком. Гранатомет РПГ-7В - это такая метровая труба с двумя ручками и весом в шесть с половиной килограмм. Дополнительно в комплекте к нему идет оптический прицел, сумка для гранат и специальный шомпол для чистки.

Не знаю, чем руководствовались отцы-командиры, назначая меня гранатометчиком? Может тем, что уже тогда мужчина я был крупный, видный и весил целых 60 кг при росте около 180 см. Несмотря на свои внушительные габариты, бегать в полном снаряжении (общий вес больше 16 кг.) мне было очень тяжко, особенно первое время. Пробежав с полкилометра, я начинал задыхаться и просить, чтобы меня пристрелили. Увы, добрых людей среди моих военных товарищей не нашлось, так я и пробегал с гранатометом все четыре года.

Дотошный читатель может не поверить, какой пуд? Давайте прикинем, что приходилось на себе тащить: гранатомет, оптический прицел к нему, снаряжение (лопатка, подсумок для ручных гранат, сумка для гранат, фляжка, каска, противогаз, шинель в скатке, полевая сумка и вещмешок с ложкой, вилкой, котелком и прочими предметами первой необходимости.

Сейчас, с высоты прожитых лет, глядя на жизнь диалектически могу сказать, что насколько мне не повезло, настолько же и повезло. Когда взвод чистил оружие, я, наскоро протерев свой РПГ, бывал совершенно свободен.

На полигон мы вернулись со своим штатным оружием и на последующих занятиях бегал я уже со своим другом гранатометом за спиной. Занятия продолжались до ноября месяца без особых изменений. Мы учились наступать, отступать, окапываться. К огневой, тактике и топографии добавились инженерная подготовка, связь, защита от оружия массового поражения (ЗоМП) и другие.

Как я уже писал, курс наш был экспериментальным и последние неделю или две полевого выхода мы должны были провести в лесу, в условиях, приближенных к боевым.

В конце ноября мы оставили свои кемпинги и вышли в леса. В лесу по всем правилам военной науки был оборудован временный лагерь. Правда брезентовая палатка была натянута только под штаб. Нам предстояло жить в шалашах. Один шалаш на отделение (десять человек). Столовая представляла из себя столбы под открытым небом с набитыми на них сверху досками. Обогрев осуществлялся небольшими замаскированными костерками.

Один раз командование даже порадовало нас показом художественного фильма. Фильм мы смотрели в «открытом кинотеатре» то есть на улице. Приехала машина с кинопроектором, на столбе повесили экран. Вместо стульев притащили несколько чурбаков и досок. Правда из вышедших пятидесяти человек на начало просмотра к концу фильма осталось не более пяти. Мороз уже стоял градусов шесть.

Возможно читатель, незнакомый с армейскими реалиями, не увидит здесь ничего сложного. Подумаешь, недельку пожить в лагере на природе. Дело, однако, в том, что в лагере мы только ночевали. Занятия к концу еще больше интенсифицировались. Мы носились по полигону из конца в конец как полоумные. И да, мой любимый гранатомет всегда был со мной, даже ночью.

За последнюю неделю рота должна была сдать зачеты по временным нормативам тактики, развернуться и атаковать условного противника, свернуться и перейти к обороне, окопаться, вытащить раненых, скрытно по-пластунски переместиться на новые позиции. В общем совершить в очень ограниченное время массу всяких интересных вещей. По огневой отстрелять положенные упражнения, по топографии пройти ориентирование, по инженерной оборудовать укрытия, по ЗоМП научится одевать защитные костюмы. На первый взгляд - пустяковое дело, но надеть его надо в противогазе и специальных перчатках на шинель и сапоги.

Ночью было два пожара, сгорели полностью шалаши двух отделений. Более мелкие происшествия, вроде обгоревших сапог или сгоревшей плащ накидки, происшествиями не считались.

Питались тоже не шашлыками. Моментально остывающий в кружке чай, кусок масла, затвердевший от холода, и несколько кусочков сахара на завтрак. Щи из кислой капусты и перловая каша на обед, кусок рыбы с картофельным пюре на ужин. Да, на ужин снова давали чай, хлеб с маслом и сахар. Не сказать, что питание было необычным. Примерно так мы и питались все время учебы. Подробнее про курсантское меню расскажу, когда буду описывать столовую.

Закончилась наконец мучительная неделя, отнявшая почти все силы, и впереди предстояло возвращение в училище. Правда, тут поджидал неприятный сюрприз: закончить полевой выход предполагалось триумфальным марш-броском до училища. Но пятнадцатикилометровый марш-бросок в училище после нагрузок прошедшей недели казался непосильным. Силы на подвиг кончились. Романтика военных будней при ближайшем рассмотрении тоже оказалась далеко не романтичной. Поэтому мы с особым интересом прислушивались к разговорам "отцов-командиров". Наконец решение принято. После обеда едем на машинах. Об этом официально доводится до всего личного состава. Загружаем в вещевые мешки все имущество. А его за три месяца скопилось немало. Ко всему, что я перечислял выше, добавились конспекты, учебники, книги и личные вещи. Вещмешки полные под завязку. Сидим, ждем выезда. Звучит команда:

- Рота, выходи строиться.

Построились, машин почему-то не видно. Неожиданно новая вводная:

- В походную колонну. Шестой взвод направляющий. Бегом - марш. Побежали. В шестом взводе, замечу, самые маленькие курсанты. Мы в насмешку называем их тараканы или стасики (имя таракана из популярного анекдота). Я во втором взводе. Мы бежим почти в конце ротной колонны. Через километр начинаю отставать. Сытный обед выходит боком и просится наружу.

Таких как я немало. Командир роты бежит сзади и очень экспрессивно вербально и невербально нас подбадривает. Наконец, когда мне кажется, что сейчас просто упаду, рота переходит на шаг. Привала не будет. Во время марш- бросков привалов не бывает. Привалы бывают на марше, а у нас шагом-бегом, бегом-шагом.

Вот впереди после полутора часов тяжелого марша показались ворота училища. У ворот играет оркестр. Училище нас встречает музыкой. Возле ворот стоит духовой оркестр и играет марши. Для нас! На глаза наворачиваются слезы. Наконец-то мы свои, посвященные. Правда грязные все, как бродячие собаки. В расположение в таком виде нельзя. Выстраиваемся на плацу и сбрасываем амуницию на мокрый, холодный асфальт.

Командиры проверяют оружие и снаряжение, мы счищаем грязь с обуви. Впереди баня и отдых. Полевой выход закончился, наступают учебные будни.

Первые дни после полевого выхода училище кажется полным уюта и комфорта, но армейская дисциплина быстро возвращает нас в суровую реальность. Передвигаться по училищу нам разрешено только бегом и строем. Выходить из расположения самостоятельно нельзя. Кафе, которое почему-то зовут ЧИПОК, курсантам первого курса посещать тоже нельзя.

Все время хочется есть. Даже не слишком аппетитная столовская еда съедается на приемах пищи подчистую. Некоторые товарищи таскают из столовой хлеб, но это, мягко говоря, на приветствуется. Если хлеб находят командиры, за это наказывают. Наказания бывают следующие: наряд вне очереди и лишение увольнения. Поскольку увольнение для нас роскошь, за первый год службы в увольнении я был раза три (раз перед новым годом и пару раз во втором семестре), то лишение увольнения как наказание пока не актуально.

Наряд. Наряды в армии делятся на ротные, когда в наряд заступает все подразделение, и внутренние по роте. Наряд по роте у нас пять человек. Один дежурный и четыре дневальных. Впрочем, количество человек бывает разным, в зависимости от размеров подразделения. Ротный наряд включает в себя караул, наряд по столовой, внутренний наряд, оцепление и патрули. Наряд в оцеплении — это сказка. КПП на полигоне два. Первое парадное и второе тыловое. На каждое заступают по два человека. Один дежурит, второй спит. Иногда бывает, что спят оба. Но это чревато серьезными неприятностями в случае проверки. Как-то раз мне удалось попасть во второе оцепление. Заступили мы туда с моим земляком Лехой. Добросовестно продежурив весь день, решили разделить ночь на две части и дежурить по очереди. Часа в три ночи, когда мы уже беспробудно спали, приехал с проверкой командир роты. Минут сорок мы бегали, занимать условный огневой рубеж, ползали по-пластунски по лужам, отжимались и приседали. Как выразился ротный "для нашего полного пробуждения". Естественно, больше мы уже не спали и вернулись в подразделение отягощенные тремя нарядами вне очереди, которые отрабатывали, заготавливая веники для роты и чистя картошку по ночам в столовой. Этот случай нам вспоминали еще месяц, и в следующий раз в наряд по оцеплению я попал уже через два года. Вышел, что называется из доверия.

Прежде чем описывать наряд по столовой, следует описать саму столовую и то как она функционирует. Столовую мы посещали три раза в сутки: на завтрак, обед и ужин. Меню практически не менялось все годы обучения, поэтому, описав один раз наш рацион питания, можно будет к этому вопросу больше не возвращаться.

Итак, завтрак. Удивительно, но блюда, которые давали на завтрак в памяти совсем не сохранились, видимо, потому что есть их было невозможно. Перловая каша с ниточками разваренного мяса и жира. На завтрак обычно съедался кусок белого хлеба со сливочным маслом и сахаром. Масла 25 грамм и 4 куска сахара. В выходные к ним добавлялись два вареных куриных яйца.

На обед давали суп или борщ. Подразумевалось, что варят их на мясном бульоне, но мяса за все время учебы я в первых блюдах не встречал. На второе чаще всего была каша, перловая или гречневая. В ней мясо изредка встречалось. Временами давали нечто вроде плова. Почему нечто? Назвать это блюдо пловом у меня язык не поворачивается. Но на вкус приемлемо, поэтому «плов» съедался моментально и подчистую. Удивительная вещь: если блюдо приготовлено съедобным, его почему-то всегда было на треть меньше, чем обычно. Почему так происходило, до сих пор не понимаю. Может, повара съедали? Не знаю.

Столь же часто как кашей нас потчевали квашеной капустой тушеной с мясом и картошкой. Звучит вроде неплохо, но пропорции продуктов были такие: две трети капусты, треть картошки и немного жирного мяса с костями. Называлось это блюдо бигус. Такая была кислятина, что есть было практически невозможно. Видимо капусту перед готовкой не промывали. На третье давали компот или кисель. На обед хлеб был и черный, и белый.

Позже в Германии мне довелось попробовать свиную рульку с пюре и тушеной квашенной капустой. Правда пропорции были совершенно иные, чем во времена моей учебы. Огромная, почти на килограмм свиная рулька, которая тушиться в духовке до золотистой хрустящей корочки, грамм триста вкуснейшего картофельного пюре и ко всему этому великолепию сто грамм тушеной квашенной капусты, которая изумительно оттеняет вкус картошки и свинины.

Ужин состоял из картофельного пюре, до того жидкого, что оно растекалось по тарелке, и куска рыбы. Наверное, рыба бывала и жареная, но чаще в меню значилось «рыба припущенная». Позже я специально посмотрел, что значит этот термин и выяснил, припущенная рыба – рыба, сваренная в небольшом количестве бульона с добавлением ароматических продуктов, рассола и виноградного вина. Поверхность кусков готовой припущенной рыбы покрыта сгустками белка, поэтому для придания блюдам аппетитного вида, их при подаче поливают соусами, приготовленными на бульоне, оставшемся после припускания. Ого, да вы там гурманы, удивится наивный читатель. Спешу его огорчить, в нашем случае это была просто вонючая, слабо проваренная рыба. Завершал ужин чай с сахаром и кусок белого хлеба с маслом.

Двухэтажное здание столовой с высоты похоже на гигантскую букву г внешней стороной выходящее на Эрлеровский бульвар и образующее часть периметра корпусов училища. Одновременно в столовой питаются больше тысячи человек. На первом и втором этажах расположены восемь больших залов по одному для каждой роты. В зале расставлены небольшие столики на четверых. Столы сервируют по два официанта, которые расставляют и убирают посуду, столовые приборы и полученные на кухне готовые блюда, разлитые по алюминиевым бачкам. Хлеб, чай, компот, масло и сахар расставляют они же.

После того, как рота закончит прием пищи, эти же официанты убирают и отвозят на мойку посуду и приборы, очищают столы и сервируют их заново. Официанты – это курсанты, ежедневно назначаемые в наряд от каждой роты. Кроме них, одна из рот назначает наряд по столовой в количестве двадцати с небольшим человек. Итого, ежесуточно в наряд по столовой заступает около сорока курсантов.

Чем занимаются официанты, мы выяснили. А что делают остальные? Часть курсантов направляется в овощной цех. Их задача получить со складов овощи на предстоящие сутки, привезти их в столовую и почистить. Один курсант направляется в хлеборезку. Его задача нарезать 6 тысяч кусков хлеба и подготовить 2 тысячи порций масла. Еще несколько человек направляются в моечный цех. Они будут мыть все тарелки. Ложки, вилки, ножи и бачки для первого и второго блюда моют официанты самостоятельно. Кроме того, наряд должен трижды в сутки, после каждого приема пищи, вымыть все полы в столовой. Незабываемые впечатления о наряде по столовой оставляет поездка на луноходе. Луноход – это бочка, вроде тех, в которых продают квас. Только заполняется эта бочка не квасом, а пищевыми отходами. Днем ее цепляют к дежурной машине и везут в свинарник, расположенный на полигоне. Там два курсанта ее разгружают, разливая содержимое оголодавшим хрюшкам.

Наконец, хрюшки накормлены, полы помыты, овощи получены и почищены, наряд окончен, возвращаемся в казармы.

Первый семестр

Учебная программа в училище состояла из двух основных этапов, которые плавно вытекали один из другого. В первом семестре наряду с военными учебными дисциплинами нам предстояло освоить начертательную геометрию, сопротивление материалов, начать высшую математику и физику, ознакомится с теоретической механикой и конструкционными материалами.

На все эти науки и многие другие, начинающиеся со второго, третьего семестра программой отводилось два-три года. Начиная с третьего курса, основной упор делался уже на военные дисциплины. Из гражданских оставались последние штрихи по подготовке из нас «инженеров по эксплуатации колесно-гусеничного транспорта»: курсовой проект по деталям машин и проектирование автотранспортного парка.

Сейчас мне хотелось бы отвлечься и познакомить читателя с составом моего взвода, в коллективе которого мне предстояло провести ближайшие четыре года. Система подразделений в училище была сходной с войсковой.

Весь наш курс состоял из батальона. Батальон делился на две роты: седьмую "кадетскую", состоящую целиком из выпускников суворовских училищ и восьмую, в которую набиралась гражданская молодежь и солдаты, поступающие в училище со срочной службы.

Роты в свою очередь делились на взводы, взводы на отделения. Взводов у нас было шесть, а отделений в каждом взводе три. Я учился в третьем отделении второго взвода восьмой роты курсантов. С командирами нашего батальона мы подробно познакомимся чуть позже. Было их за время учебы два и оба колоритнейшие личности. Пока позвольте представить вам наших командиров рот.

За четыре года обучения у нас поменялось три ротных. Начнем с первого. Первым был старший лейтенант Сирица, которому острые на язык курсанты сразу дали кличку Лимон или Кислый. Действительно, выражение лица у него всегда было таким, как будто во рту он постоянно держит кусок лимона.

Петр Николаевич на своей должности продержался около года, несмотря на самое добросовестное отношение к своим обязанностям. Затем его сняли и перевели командовать четвертым взводом нашей роты. Между прочим, именно в четвертом взводе учился мой близкий товарищ Владимир, который еще добавит струи свежего воздуха в мое повествование, поскольку он после выпуска командовал в Ленинградском ВОКУ сначала взводом, а потом ротой и многое может добавить о судьбе наших героев.

Вторым ротным был назначен майор Буряков Олег Витальевич. Олег Витальевич вернулся на свою старую должность. В 1987 году он выпустил свою роту и перешел на новую должность, но через год снова командовал ротой до 89-го.

На третьем курсе его заменил капитан Федюшкин, который и довел нас до выпуска. Был Игорь Георгиевич сухощавый, невысокого роста. Носил усы, которые ему очень шли. Сбрив усы и сняв капитанскую форму, он становился похожим на юношу-подростка. Когда он в таком виде пришел в роту мы его сначала не узнали.

Хороший строевик, спортивный, подтянутый, в меру требовательный - командиром он был достойным. Портили его излишняя эмоциональность, порой переходящая в истеричность.

Несмотря на разность характеров все трое пользовались у курсантов уважением и авторитетом.

Петра Николаевича уже нет в живых, светлая ему память!

Ну, а пока еще Сирица командует, а я продолжаю. Состав нашего взвода оказался довольно пестрым. Было у нас несколько медалистов, большинство крепких хорошистов, к которым относится ваш покорный слуга, и почти отделение ребят из военной спецшколы в Молдавии, молдаван, одним словом. Среди них выделялись три-четыре человека в лучшую сторону. Остальные, если чем и блистали, то только сапогом. Конечно, военная подготовка у них первое время была на порядок выше нашей. Они уже жили в казарме, ходили в наряды, знали службу. Физическая подготовка тоже была на уровне. С остальным правда было хуже. Может быть тут играло роль недостаточное знание русского языка, может, еще что. Не знаю.

Особенным косноязычием отличался наш заместитель командира взвода, младший сержант Фиткевич. Насколько упрямый, настолько и тупой. Поручаемые задачи он выполнял дословно и педантично. На замечания своих земляков, мы только еще взятые в железные тиски воинской дисциплины, все воспринимали как должное, он с гордостью отвечал:

- Да, я тупорылый, но командир. На фото он в центре.

Сняли его через полгода, а еще через год он был отчислен из училища за воровство.

К описываемому времени во взводе сложились небольшие товарищеские группы, которые за время учебы неоднократно трансформировались по разным причинам. Земляка моего Леху, например, выгнали на втором курсе за то, что он, зная о проделках группы товарищей по экспроприации чужого имущества, не сигнализировал об этом своевременно и пошел как соучастник.

Вообще воровство на первом курсе процветало и до конца не было изжито до самого выпуска. Из тумбочек исчезал одеколон и хорошая зубная паста. А если по оплошности в кармане кителя оставались деньги, с высокой долей вероятности о них можно было забыть.

Одних отчислили за неуспеваемость, других за нарушения дисциплины. К выпуску рота заметно поредела. Из тридцати двух курсантов нашего взвода выпускались около двадцати.

Сам учебный процесс, густо сдобренный нарядами, караулами, спортивной подготовкой и различными работами первое время шел с большим скрипом. Непривычные к нагрузкам, ночным бдениям мы отсыпались на лекциях, расплачиваясь за это на практических занятиях массовыми двойками.

Двойка - это ЧП для взвода. За двойки прорабатывают на каждом собрании, с двойками не пускают в увольнение. Они портят картину успеваемости и тянут взвод назад. Командиры борются с двойками всеми доступными средствами.

У меня пока все неплохо. Я иду на сессию на твердое хорошо и отлично. Но тут вмешивается высшая математика. В математике я всегда был слаб, а тут в интегралах и логарифмах вообще не могу ничего понять. По вышке у меня двойка за двойкой. Дело заходит так далеко, что я начинаю опасаться, как бы не вылететь из училища по неуспеваемости. Попытки заучивать в высшей математике ни к чему не приводят. Ее надо понимать, а вот с этим у меня проблемы.

Выручил меня Антон Вашурин, глядя на мои мытарства он решил взять надо мною шефство и хотя учителем он оказался грубым и бесцеремонным, подготовил меня к экзамену неплохо. Достаточно сказать, что в дипломе у меня по вышмату отличная оценка.

С этого момента и зародилась у нас крепкая дружба, продолжающаяся уже больше тридцати лет.

Дни летят. Поздняя петербургская осень сменяется ранней зимой. Начинаем готовиться в свой первый караул. Караул — это почетно. Это выполнение боевой задачи в мирное время. По закону только часовой может убить человека на посту и вместо тюрьмы получить благодарность.

Но это и большая ответственность. За нарушение устава гарнизонной и караульной службы могут отчислить из училища, а могут и судить судом военного трибунала. Нарушители дисциплины в караул не идут. Они будут нести службу в наряде по столовой. Чистить ящики картошки на все училище, драить полы и вывозить на полигонный свинарник объедки. Будут мыть посуду и получать продукты. Работа тяжелая и грязная. Я хочу в караул.

Перед заступлением учим устав "Гарнизонной и караульной службы". Мы должны знать обязанности часового, что часовому запрещается, кто может его сменить и многое другое. К окончанию училища мы должны в совершенстве знать все уставы, существующие в советской армии. Устав - это закон армейской жизни. Они регламентируют все, не допуская неясностей. Сколько солдат должен спать, когда и чем питаться, кто и как может его наказать и поощрить. Уставы в армии формируются веками. Военные говорят, что устав писан кровью. Выражение это означает, что строки устава написаны после изучения причин многочисленных случаев гибели людей. Уставы написаны так, чтобы эти случаи предотвратить. В них учтено все. Это как правила дорожного движения для автолюбителя и даже больше.

Сейчас мы учим обязанности часового и караульного. Потом будем осваивать обязанности разводящего и начальника караула. Мы будущие командиры и должны знать законы, по которым нам предстоит командовать.

С первого раза полностью выучить обязанности не удается. У командира взвода, пока он идет с нами начальником караула, подготовлен список статей устава, которые каждый должен знать наизусть и своевременно ему сдать. Сдавший будет спать перед заступлением на пост. Не сдавший продолжать учить.

Сегодня взвод заступает в караул. Караулов в училище два. Первый при училище. Охраняется боевое знамя - первый пост, парк боевых машин - второй, и учебные корпуса (где имеется оружие) - третий. Второй караул на полигоне. Там охраняют склады боеприпасов, парк боевых машин и боксы с учебной техникой, но настоящими пушками.

К заступлению в наряд подразделение начинает готовиться после обеда. Подготовка включает в себя сон, приведение в порядок внешнего вида и повторение служебных обязанностей. За два часа перед разводом весь новый суточный наряд проверяет дежурный по училищу.

После проверки все службы, кроме караула, идут устранять указанные недостатки и продолжать готовится. Караул в полном составе следует на караульный городок, где на практике закрепляет свои теоретические познания.

На караульном городке оборудованы места для рукопашного боя с автоматом, постовые вышки и ворота боксов, как в автопарке. Обучение осуществляется поточным методом. Одна группа сменяет другую на учебном месте. Со стороны слышны отрывистые команды:

- Штыком коли. Раз. Два. Прикладом бей. Раз. Два.

Это рукопашники.

- Разводящий ко мне остальные на месте.

Это смена часового у ворот боксов.

- Стой кто идет. Стрелять буду.

Это часовой с вышки обнаружил нарушителя поста.

Через сорок минут занятий караул в полном составе идет получать боеприпасы. Автоматы выдаются еще перед осмотром дежурного по училищу. Получив патроны, выходим на развод. По нам ориентируются другие наряды, пристраиваясь нам в хвост согласно купленным билетам. Ритуал отработан до минуты. Ровно через пять минут после прихода караула на место развода на плацу оркестр начинает играть развод и появляется новый дежурный по училищу.

- Равняйсь. Смирно. Товарищ подполковник, новый суточный наряд на развод построен. Помощник дежурного по училищу старший лейтенант Еньшин.

Так новый помощник встречает своего начальника на предстоящие сутки. Процедура развода одинакова во всех воинских подразделениях советской армии, могут меняться только названия. Не училище, а полк или отдельный батальон. Все остальное то же.

Дежурный попался сегодня основательный. Тщательно проверил внешний вид, соблюдение формы одежды. Проверил знание нарядом своих обязанностей. В случае любого ЧП в наряде отвечать придется ему. Вроде остался доволен.

За годы учебы в нарядах я был более сотни раз. Насмотрелся на разных дежурных. Одни серьезные как египетские сфинксы, другие веселые, третьим на все наплевать, но ни разу никаких особых сбоев в несении службы не было ни у кого, настолько все регламентировано и вымерено уставом.

Проверка подошла к концу. Дежурный выходит на середину строя.

- Равняйсь. Смирно. Оркестр играй развод. Музыка отыграла.

- Напра-Во. Правое плечо вперед. По местам несения службы. Марш.

Развод окончен. Под звуки марша "Прощание славянки" топаем к местам несения службы, старательно бухая подошвами об асфальт плаца.

Караульное помещение первого караула представляет из себя небольшое одноэтажное здание с маленьким двором и высокими, метра в четыре стенами. От внешнего мира его ограждают массивные железные ворота. В воротах сделана калитка величиной с обычную дверь.

При прибытии нового караула старый выстраивается во дворе. Начальники караулов обмениваются рапортами и начинается сдача. Караулка должна быть чисто вымыта, двор подметен. В каждой комнате на стене висит опись имущества. Комнаты караулки распределены за каждым постом.

Первый пост отвечает за столовую и сушилку (комнату где из батарей сделаны специальные стеллажи, над которыми сушатся теплые тулупы зимой и плащи осенью).

Второй - за комнату бодрствующей смены. Бодрствующая смена предназначена для отражения внезапного нападения на пост или караульное помещение, своеобразная резервная группа. Он же (второй пост) принимает и поддерживает порядок в комнате отдыхающей смены. В отдыхающую смену входят те, кто через два часа будет заступать на пост. Перед заступлением отдыхающая смена спит. Спят не раздеваясь. Можно только снять сапоги и ослабить ремень, на котором висит штык-нож и подсумок с двумя полными автоматными магазинами.

Третий пост следит за порядком в коридоре и во дворе. Третья смена в карауле находится на посту. Они часовые. Их поменяют те, кто сейчас спит, отдыхающая смена.

На место отдыхающей смены ложатся ранее бодрствующие, а их место занимают бывшие часовые, вернувшиеся в караулку. Вот такая круговерть и происходит в течении суток каждые два часа.

Часовой на посту - особый случай. Ему почти ничего нельзя. Устав гарнизонной и караульной службы запрещает часовому есть, пить, курить, петь, разговаривать, сидеть, прислоняться к чему либо, лежать, спать, принимать от кого-либо и передавать кому-либо какие бы то ни было предметы, оправлять естественные надобности, читать, писать, досылать без необходимости патрон в патронник, оставлять пост до тех пор, пока он не будет сменен или снят. В общем, можно только ходить и смотреть.

Правда можно еще отстреливать врагов, которые будут покушаться на пост, но это уже редкий случай. В некоторых горячих точках, я слышал, часовым вообще сначала запретили применять автоматы, когда националисты лезли грабить их посты, например, склады с оружием и боеприпасами. Потом вообще часовых на пост стали ставить без оружия, чтобы не дай бог не начал стрелять и не усугубил национальный конфликт с каким-нибудь маленьким, но гордым народом. Непонятно, правда, зачем часовых все-таки ставили?

Такие случаи стали к счастью происходить, когда наше обучение было давно закончено. Между прочим, из всех дежурных внутреннего наряда лишь один начальник караула не имеет нарукавной повязки. Часовой должен узнавать начальника караула в лицо, а не по повязке. Сменить часового могут только начальник караула или разводящий. Даже министр обороны не может часового поменять. А если начальник караула погиб вместе с разводящим, то часового меняет дежурный по училищу совместно с командиром того подразделения, где служит часовой.

Часовому на посту одиноко, скучно, а по ночам и страшно. Поэтому все нарушают устав и загоняют патрон в патронник. Автомат ночью на груди, патрон в патроннике. Нападайте враги. Для того, чтобы начать стрелять нужно только надавить на спусковой крючок. Несмотря на это, за четыре года обучения не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь начал без причины стрелять. По причине, правда, тоже. Видимо, враги все эти тонкости знали и на посты не покушались.

Сутки заканчиваются. Начинаем готовить караулку к сдаче. Моем, драим, выносим мусор. Вот появился новый караул. Начальники отрапортовали, поприветствовали друг друга. Начинаем сдачу.

- Что-то пол у вас в столовой плохо помыт. Перемывайте, - новый караульный.

- Нормально было. Это вы сейчас натоптали, - старый.

- Завтра опять наша рота заступает, замучаетесь сдавать. Драить все будете по новой, по полной программе.

- Ладно. Вон мусор, там подберите и считайте, что приняли.

Ни завтра, ни после завтра наша рота в караул не заступает. Об этом знаем и мы, и новый караул, но такие психологические пугалки стали уже своеобразным неформальным ритуалом. Наконец, приняли и посты.

Все в сборе, трогаемся в подразделение. При подходе к казарме нас уже ждет старшина с двумя дневальными, которые тащат тяжелый ящик для боеприпасов. На караульном городке каждый получает по две деревянные ячейки, куда втыкаются патроны. В каждую входит по тридцать штук. Это полный автоматный магазин.

Боеприпасы сданы, замечаний и залетов не было, караул прошел хорошо. Все довольны. Мы радуемся, что закончилась тяжелая служба, начальник караула, что отличился в лучшую сторону. В прошлом карауле, когда стоял третий взвод, было три выявленных нарушения устава Г и КС. Командира третьего взвода пропесочивали неделю. А ротный просто радуется, что ему сегодня не будет головомойки от комбата.

Завтра суббота и нас после обеда повезут в театр. В увольнение пока еще не пускают. То одно ЧП, то другое. В Ленинграде гражданские избили одного курсанта, и начальник училища приказал увольнять только в пределах Петродворца. Наши начальники подстраховались и решили вообще никого не увольнять. Поэтому поход в театр будет первой, хотя и с организованной группой, вылазкой в город за пять месяцев. Радует это меня чрезвычайно. За полгода я уже успел забыть, как выглядят простые люди, которые не носят форму и не ходят строем.

Выезжаем в театр. До станции идем строем. В ожидании электрички разбредаемся по платформе. На Балтийском вокзале собираемся в группу. Проверяют, не отстал ли кто. Все на месте. Далее следуем неорганизованной толпой к метро. Все люди кажутся нарядными и счастливыми. Настроение приподнятое, несмотря на темноту и слякоть. Погода невольно навевает аналогии. Ощущение такое, будто мы попали в прошлое столетие. Чувствуешь себя юнкером, отправляющимся на бал, или гардемарином, вернувшимся в родной город из учебного похода. Вообще Питер большой мастер на такие чудеса. Не зря уже двести лет ходят легенды про привидения и домовых, появляющихся в различных исторических местах старого Петербурга.

Спектакль оказался довольно хреновым. Это был даже не спектакль, а ансамбль русских народных инструментов. Большая часть курсантов через пятнадцать минут после начала откровенно спали. Удивляться тут не чему. Училище на театры своих средств не имеет. Все билеты предоставляют шефы и спонсоры, а если билеты хорошие, они идут сами, или театр посещает руководство училища. Нам же достается всякая дрянь. Несмотря на неудачу в театре, никто не огорчился. Прогулка по сказочному городу сама по себе большая удача и нам выпадает не так часто.

С утра в воскресение спортивный праздник. Бежим три километра. По этому поводу даже возникла поговорка:

- Что не отдых - то активный, что не праздник - то спортивный.

Кто придумал эти спортивные праздники непонятно. Периодичность их проведения и связь с праздниками обычными мне установить так и не удалось. Проходит это мероприятие так. Выстраивается батальон или курс (что одно и тоже) и начинает на морозе глазеть, как их бедные товарищи, словно взмыленные кони, носятся по стадиону, с ужасом ожидая, когда подойдет их очередь. Длится все это часа три и заканчивается к обеду.

Вообще тема праздников в училище занимает особое место. Мы не юнкера какие-нибудь, на балы не ходим. Праздникам у нас отводится исключительно воспитательная цель. Кошмарная заорганизованность, многочисленные построения и торжественные собрания в праздник, плюс бесконечные инструктажи и профилактики точнее всего отражены в мудром изречении:

- Для курсанта праздник, как для лошади свадьба - голова в цветах, а жопа в мыле.

Праздники делятся на спортивные, торжественные с выходом, когда мы устраиваем мини парад в училище или ходим строем с песнями по Петергофу. Бывает, что нет ни первого, ни второго и нас выставляют в какое-нибудь оцепление. Хорошо если тепло и мероприятие интересное. Стоять на морозе несколько часов, слушая скучные выступления, занятие малоприятное. Хотя, откровенно говоря, мне нравилось проходить торжественным маршем по Петергофу в начале мая или в середине лета. Видеть, как из окон домов на тебя смотрят сотни глаз. Невольно переполняешься важностью и осознаешь торжественность момента. Есть в этом какой-то шик. Сто, сто пятьдесят лет назад по этим же улицам проходили Преображенский, Семеновский или Уланский полки, и на них глазели благодарные зрители. Историческая преемственность великая вещь.

Однако хватит о праздниках, к ним мы еще вернемся. Вспомним о том, зачем мы поступали в училище, то есть об учебе. Три месяца, оставшиеся до первой сессии, оказались заполненными точными науками. Военных дисциплин было мало, и шли они редко. Курсовой проект начинался с начертательной геометрии. Вела сей предмет принципиальная, неподкупная женщина весьма больших, даже огромных габаритов. Говорила она на удивление тонким голосом с легким придыханием. Наши остряки немедленно окрестили ее дюймовочкой и очень похоже пародировали.

- Здравствуйте, уых. Меня зовут дюймовочка, уых. Точнее не дюймовочка, уых, а трехтонночка, уых.

Эта незатейливая шутка популярность имела невероятную весь первый семестр. Точнее то, что от него осталось, а потом незаметно сошла на нет.

Кроме начертательной геометрии и высшей математики, начались конструкционные материалы (констромат) и сопротивление материалов (сопромат) - сложные матерные науки. К слову говоря, все инженерные дисциплины, на которые нашим коллегам из гражданского ВУЗа отводится пять лет, мы согласно программе, осваивали за три с неимоверным напряжением всех сил. Так, что иной раз щека, на которой сладко спалось во время лекции, затекала и на время теряла чувствительность.

Военные науки в тот период тоже давались теоретически и все занятия проходили в одном здании. Командир батальона подполковник Савинов считал своим долгом лично контролировать ход занятий. С этим связана одна забавная история.

Дело в том, что Савинов не курил и боролся с этой вредной привычкой у остальных, как мог. В основном это было так. Притаившись за углом здания как ворон, высматривающий добычу, он дожидался перерыва занятий, когда курсанты выходили на перекур. Если жертвой Савинова становился кто-то из его батальона, бедолага отправлялся собирать окурки в радиусе ста метров. Как-то я сам попался на провокационный вопрос комбата:

- Курящие есть?

Я и еще пара правдолюбцев вышли из строя. Благодарности за правду мы не дождались и отправились собирать окурки. Естественно, больше курящих не оказывалось ни в одном взводе, хотя время от времени комбат вылавливал кого-нибудь за этим вредным занятием. Вот тогда дело не ограничивалось уже сбором "бычков". Начиналась гражданская казнь.

После занятий батальон строился в полном составе. Попавшийся выводился на середину строя и начинался диалог.

- У вас, товарищ Борин, родители наркоманы?

- Никак нет, товарищ подполковник.

Нам смешно. Мы знаем, кто родители Борина. Папа у него генерал- лейтенант, зам начальника связи сухопутных войск. Экзекуция продолжается.

- Значит, родители не наркоманы, а сын у них наркоман. Я помогу вам избавится от вредной привычки. Чтобы у вас не было времени на курение, будете всю неделю убирать туалет после отбоя. Командир роты, обеспечьте, пожалуйста.

И Борин драит всю неделю сортир.

Места для курения, положенные по уставу, в нашем батальоне ликвидируются. Командиры также борются с вредной привычкой. Курящие больше бегают и меньше отдыхают.

Забегая вперед скажу, что курение ликвидировать не удалось и сдавшийся комбат через год с тоской вспоминал на батальонном собрании:

- Захожу сегодня в восьмую роту. Дневального у тумбочки нет. Раньше хоть Сашка Борин сидел на тумбочке (нарушение устава), курил (грубое нарушение устава), а теперь вообще никого нет. Целый час стоял пока дежурного по роте дождался.

От автора добавлю, дневальный должен стоять у тумбочки, охраняя комнату для хранения оружия, и в дневное время при прибытии командира роты и батальона подавать команду смирно. Ночью вызывать дежурного по роте.

Были у нас казусы, связанные с нарядом, и покруче. Однажды на КПП вместо курсанта дежурил командир роты, а у тумбочки стоял в течение часа командир батальона, и никому за это ничего не было. Случилось это правда в конце второго курса, и я расскажу об этом в свою очередь.

Занятия шли своим чередом. Приближался новый год. Плановая учеба (как говорят в войсках) чередовалась с караулами и другими нарядами. В увольнение удавалось вырваться редко, да и то в пределах Петергофа. Все развлечение заканчивалось походом в кино. Ближе к отпуску все сильнее тянуло домой. До начала первой сессии оставалось три недели. Размеренная, разрегламентированная жизнь изредка нарушалась мелкими стычками с командирами. Несправедливость начальника очень остро воспринимается подчиненными. К сожалению, став сами начальниками, мы часто об этом забываем.

На огневой подготовке на специально оборудованных тренажерах мы отрабатывали загрузку боеприпасов для пушки БМП. Несложное на первый взгляд упражнение. Лента с двадцатью выстрелами через механизм лентопровода снизу-вверх продевается к пушке. Однако существует немало тонкостей. Выстрелы к ленте должны подаваться крабами вверх. Крабы - это дюралевые зацепы для сцепки снарядов в ленту. Если крабы перевернуть наоборот, то вся лента застрянет. Каждый снаряд в ленте весит больше килограмма, вес всей ленты килограммов двадцать пять. Достать ее тогда практически невозможно. Перед началом тренировки преподаватели раз двадцать обратили наше внимание на это:

- Только крабами вниз!!!

Но мы с моим напарником умудрились запихать снаряды крабами вверх и сумели протолкнуть их до самой пушки, где они благополучно намертво застряли. Как нас только не обзывали после того, когда наши попытки достать ленту оказались безрезультатными и пришлось сознаваться в своей ошибке.

Из преподавателей собрался консилиум для обсуждения вопроса по добыче ленты. Лента не доставалась, нас ругали все сильнее. За оставшиеся четыре часа занятий извлечь злополучную ленту так и не удалось и нам было торжественно обещано, что вместо ближайшего увольнения мы будем до посинения ее доставать, до победного конца. Что в дальнейшем стало с этой лентой я не знаю. Угроза преподавателей осталась неосуществленной. Видимо, ее кто-то все же достал.

В выходные опять были в театре. Правда, вывозят нас в Питер по прежнему организованной группой. Однако культурная подготовка продолжается пока с завидной регулярностью. Спектакли по-прежнему спонсорские, то есть слабенькие.

Погода отвратительная. На дворе середина декабря, а на улице слякоть. Все наполовину замерзло, часто идет дождь со снегом. К зарядкам прибавилась уборка территории. Дежурное отделение поднимают в половине шестого и отправляют долбить лед на территорию до зарядки. Потом они переодеваются, сбрасывают шинели и на зарядку. После обеда регулярно факультативы по спортивно-массовой работе. На прошлой неделе бегали кросс десять километров. Пробежали все замечательно. Все-таки лошадиные бега идут потихоньку на пользу. По физподготовке у меня проблемы с плаванием и прыжком через коня. Прыжок получается через раз. Раз прыгаю нормально, раз с размаху сажусь на него причинным местом. Ощущения неприятные. Преподаватель показал подготовительные упражнения. Буду тренироваться.

На плавании я плыву как раненая собака, не укладываясь ни в какие нормативы, но и не тону. Сначала ставили одни двойки. В конце концов преподавателям это надоело и теперь закрыв глаза мне натягивают трояк. Хорошо хоть на сессии сдаем бег и гимнастику. С этим все в порядке, на твердое хорошо и отлично.

Точные науки давят. Каждый день семинары, приходится по ночам восстанавливать пропущенные лекции отсыпаясь на дневных и опять по замкнутому кругу. Времени не хватает катастрофически. Распорядок дня жесткий на самоподготовке ничего не успеваю. Догоняем ночами. Спать ложимся в час, два ночи. Подъем в семь или в половине шестого для дежурного отделения. Дежурим по очереди через день. По термеху каждое занятие начинается с летучки. Краткий письменный опрос на десять минут. Каждая летучка приносит от десяти двоек. Позаниматься не с кем, разбирающихся в сей науке у нас во взводе нет. Надеемся на бога и счастливый случай.

Незаметно подошел новый год. Мне по протекции отца удалось на три дня съездить домой в Москву. Словно попал в сказку. Три дня промелькнули как мгновение, немного отъелся, хорошенько отоспался. Не успел оглянуться, как пора возвращаться.

Самое трудное после отпуска - это возвращение. При подходе к воротам училища каждый шаг дается с большим трудом. Неохота возвращаться до тошноты. Миновал ворота, встретился с ребятами и немного отпустило. Но одинокое возвращение и подход к воротам - просто кошмар. Эти чувства преследовали меня все четыре года, и на первом и на последнем курсе ощущения от возвращения в училище были одинаковые. Может, особенность моего характера, а, может, и другие испытывали подобные чувства, не знаю.

После нового года на десятые числа у нас ночная огневая. Первая стрельба из боевых машин. Очень ответственное мероприятие. Все волнуются: и мы, и преподаватели. Вся кафедра во главе с начальником на стрельбе.

Стреляем из пушек. На каждой машине по преподавателю. Машин всего шесть. Стреляют парами. Один в роли командира машины, другой наводчик. Потом пары меняются. Ждем своей очереди. Волнение усиливается. Как бы чего не напортачить. На первой дорожке задержка. Второй открыл огонь. Вот к нему присоединились третья и четвертая машины. Первая пятая и шестая не стреляют. Преподы нервничают. В эфире сплошной мат. Машины далеко, и все разговоры идут по радиостанции.

Спустя два часа подходит моя очередь. Напарник мой – Игорь из категории бывалых, знает все и обо всем. Мы ловко загружаем тяжелую ленту. Все включено. Стрелять готовы.

- Я третий к стрельбе готов.

- Третий, огонь, - раздается в наушниках.

Жму не гашетку и ... тишина. Снимаю шлемофон и высовываюсь из люка.

- Товарищ под... Договорить не успеваю и получаю удар по голове палкой от флажка.

- За что? - собираюсь обидеться.

- Тумблер на переключение огня не включил, вот и не стреляет, - сипит преподаватель.

Голос у него сорван. Это восьмая ночная у него за две недели.

- Включай тумблер и стреляй.

- Понял.

Я собираюсь нырнуть в люк, но не успеваю, получая еще удар по башке.

- За что?

- Больно?

- Да.

- Был бы в шлемофоне, как положено, было бы не больно.

Меры безопасности действительно предусматривают действия на броне только в шлемофоне, иначе можно серьезно покалечиться.

- Ладно, раз за дело - не обидно.

Ныряю в люк, переключаю тумблер. Огонь.

- Бубубубубу, - благодарно басит в ответ пушка.

- Получилось, ура!

На результат стрельбы первый раз внимания никто не обращал. Отстрелял и молодец. Из-за задержек занятие затянулось, в училище возвратились уже глубокой ночью.

Эта огневая была последней перед отпуском. После нее началась усиленная подготовка к сессии.

Наконец и сессия позади. Все сдал на хорошо и отлично. Полгода стипендия будет повышенная. Буду получать двадцать семь рублей, а не двадцать два, как троечники. Правда до специальной в пятьдесят не дотянул, но не беда: ее у нас никто и не получает.

Впереди две недели отпуска, вот оно счастье.

Приказано выжить

Так неофициально, полушутя называли первый курс в нашем училище. Я и остальные разделы своей книги назвал неофициальными, шутливыми наименованиями соответственно по курсам обучения.

Действительно, именно на первом курсе происходил самый большой отсев курсантов. Отчислялись по разным причинам, я уже об этом писал, но поскольку после принятия присяги мы становились военнослужащими срочной службы, отчисления происходили не на гражданку, а в войска. Дослуживали срок, оставшийся до двухлетнего. Если отчисления происходили на третьем и четвертом курсе бывший курсант отправлялся в войска до первого приказа Министра обороны СССР о демобилизации.

Вернемся к учебным будням. Счастье отпуска оказалось недолгим, а вот возвращение было тяжелым и безрадостным. На раскачку после отпуска нам дали полдня, точнее вечер в день возвращения. На следующий день с утра началось "затягивание гаек". Из нас выбивали послеотпускную дурь, как выразился один из командиров. Вернулись из отпуска не все. В нашем взводе заболел и прислал телеграмму, бывший морпех из Одессы, Василий - очень высокий парень, добрый и порядочный, но вот все же заболел в отпуске, не удержался.

Перед отпуском "тупорылого" Фиткевича сняли с должности заместителя командира взвода, на его место назначили командира первого отделения, а Васю назначили командиром отделения к нам.

Еще одна сногсшибательная новость. Сирицу сняли с роты. Вместо него будет майор Буряков. Раньше, до нашего набора, он командовал восьмой ротой и вот вернулся. Мы все довольны. Уж больно "кислый" достал своей педантичностью и придирчивостью. Ротный, конечно, из него был неплохой. Аккуратный, подтянутый, с заметной строевой выправкой, но не было в нем той изюминки, которая делает настоящего командира. Может, просто опыта было мало. Он и после нашего выпуска не стал ротным, а перевелся в штаб. Видимо, действительно не тянул он на командира подразделения. Хотя, в тот момент я судить об этом еще не мог. Для меня, да и большинства остальных, ротные офицеры были существами высшего порядка.

Чтобы быть назначенным на должность командира взвода в училище, офицер должен был не менее года-двух прослужить в войсках. Перевод взводного из войск взводным в училище считался повышением. Все должности в училище были на порядок выше, чем в войсках. Взводный - капитанская, ротный - майорская, комбат - полковничья.

Служба в училище дело престижное и не слишком обременительное по сравнению со службой в войсках. Поэтому и офицеры отбираются лучшие из лучших. К сожалению, в последние годы существования училища принцип этот был нарушен и на теплые местечки стали назначаться генеральские сынки, разные блатные, да и просто за взятки. Коррупция, заразившая Россию в девяностых, не миновала и армию.

С началом нового учебного семестра на нас вновь навалились точные науки. Добавилась физика и теоретическая механика.

По термеху очень оригинальный преподаватель. Дедуля лет шестидесяти пяти - семидесяти. Кличка у него "Плафон", голова лысая, как биллиардный шар. По характеру чистый флегматик. Я таких еще не встречал. Его кажется ничего не может вывести из себя. Занятия он ведет как робот. Просить повторить что-то на лекции бесполезно. На просьбы он просто не реагирует, продолжая бубнить как магнитофон. Двойки тоже ставит как машина. Никакие доводы в защиту его не берут.

- Товарищ преподаватель, взвод не смог подготовиться к занятиям из-за полевого выхода.

Это наш новый зам. ком. взвод пытается бороться за успеваемость.

- Меня ваши полевые, луговые, озерные, речные не интересуют.

Это отвечает машина по двойкам, и успеваемость во взводе резко падает.

Курсантам надоедает такая манера, и они, полагаясь на студенческого бога, начинают на лекциях по термеху откровенно спать. Постепенно дело доходит до того, что на задних рядах ставятся по четыре стула и половина взвода спит всю лекцию, словно в казарме после отбоя. Естественно, добрых чувств к нам у преподавателя это не добавляет. Термех до своего окончания остается самой двойкоемкой дисциплиной на курсе.

Отношения с другими преподавателями у нас складываются по-разному. Я пишу у нас, потому что у меня нет ни особых взлетов, ни падений. Я в середине фарватера и отношения с преподавателями у меня, как у всех.

Безусловным уважением за свое трудолюбие и профессионализм пользуются огневики - преподаватели огневой подготовки. За это им прощается многое: и злобные матюги под горячую руку, и отеческий пинок для ускорения на нормативе. Делают они это беззлобно и искренне стараются вбить в наши бестолковые головы максимум знаний. Им от нас тоже достается, то задержку в стрельбе устроим такую, что они всей кафедрой ее устраняют почти сутки, то боевую гранату кто-нибудь выронит. Нервы на такой службе должны быть железные.

Тактиков мы недолюбливаем. Уж больно они важные и неприступные. Да и занятия честно говоря – говно, тяжелые, скучные и неинтересные.

С высшей математикой у меня стало налаживаться. Недавно получил пятерку на занятии. Предмет ведет женщина, влюбленная в свой предмет. Я тоже стараюсь. Занятия проходят весело и интересно. Начали проходить теорию вероятности. Теперь я могу просчитать вероятность того, что я выиграю в казино миллион или стану министром обороны. Скажу честно, и в первом, и во втором случае шансов очень мало. Насколько - не скажу, чтобы вас не расстраивать.

С отношениями между собой дела обстоят хуже. Во взводе уже сложились четкие микрогруппы. С ребятами из других взводов общаемся редко.

Буряков за короткое время наладил систему осведомителей и в курсе всех ротных дел. Живем по принципу - каждый за себя или толкни ближнего и насри на нижнего. Кто стучит, догадываемся.

Сегодня в роте был командирский шмон. Из личного имущества нам можно иметь гигиенические принадлежности, мыльно-рыльные, как мы их называем, материал для подворотничков и тетрадку для писем. Все остальное должно хранится в каптерке, из которой всё продолжают безбожно воровать. На самом деле почти у каждого припрятан свитер, теплые носки и другое барахло. Хранится все это под матрасами, в люках паркета, за шкафами, в каптерке. У каждого свои места.

Вернувшись с занятий наблюдаем такую картины: люки открыты, матрасы все перевернуты. Посередине расположения лежит огромная куча вещей, которая тремя дневальными в нашем присутствии выносится на помойку. У, волки. Носки жалко, бабушка вязала для внука. Свитер тоже жалко - чистая шерсть. В дальнейшем такая процедура стала регулярной. Для тайников отыскивались все более изощренные места, но с нашим опытом богател опыт командиров, и неуставные вещи продолжали изыматься и уничтожаться.

С приходом Бурякова многое поменялось. Начать с того, что он был большим любителем бега и все зарядки, и спортивные факультативы проводил самостоятельно. Рота бегала по два, а то и по три раза на день. Дистанции выбирались различные, в зависимости от времени занятия, от трех до десяти километров.

Из моих приятелей не бегал лишь Славик и вызывал тем самым у меня чувство глубокой зависти. Не бегал, потому что, успешно завалив все экзамены в сессии и не пересдав их, он на учебном совете училища был отчислен по неуспеваемости и ожидал отъезда в войска. Несмотря на это, личностью он был весьма незаурядная и заслуживает того, чтобы посвятить ему пару абзацев.

Во-первых, он феноменальный враль. Врет он на любую тему и с тонким знанием дела. Мы были уверены в том, что он до армии учился во ВГИКе, отец у него генерал, на солидной должности и в первый же отпуск мы всей компанией едем отдыхать на его крутую дачу. Дачу он описывал так, что слюнки текли.

Посреди соснового бора стоит двухэтажное бревенчатое строение под ломаной крышей из красной черепицы. Первый этаж - гостиная с большим камином посреди комнаты. Мебели минимум. Вместо мебели гостиную украшают ковры и охотничьи аксессуары - рога и головы зверей на стенах, шкуры и чучела по углам. В углу большой бар с обширным ассортиментом вкусных иностранных напитков разной степени крепости. На втором этаже уютные спальни со всеми удобствами. Во дворе небольшая банька.

Пробежишься на лыжах по зимнему лесу до легкой мышечной истомы и в баньку, а после баньки к камину с бокалом вкуснятины…

Признаюсь, честно, эта дача снилась мне во всей своей красе еще долго после того, как Славика выгнали из училища. Конечно, она оказалась таким же миражем, как и все его рассказы.

Меньше года Славик пробыл в нашей компании, а запомнился на всю жизнь. К нам он пришел из войск в звании сержанта и за полгода превратился в ефрейтора. Наивные отцы командиры назначили энергичного Славика каптером. Конечно же, он немедленно отличился, поменяв счастливый бушлат командира батальона подполковника Савинова на большую банку ваксы.

Дело было так. С этим бушлатом Савинов не расставался лет двадцать. Брал его во все дальние походы и за рубеж. По его приметам этот бушлат всегда приносил ему счастье. И вот этот уникальный предмет одежды он сдал просушить и почистить в каптерку восьмой роты. Бравый каптер Славик, назначенный на свою должность всего неделю назад, недолго думая, поменял бушлат на старшем курсе на банку мастики, которую тут же махнул на банку ваксы. Когда через пару дней комбат зашел за своим талисманом скандал разразился грандиознейший. Командир роты летал в поисках бушлата так, как будто сел на банку скипидара, таская за собой Славика, каптерская карьера которого как не трудно догадаться, закончилась мгновенно и бесславно, и он стал младшим сержантом.

Кроме приключения со счастливым бушлатом командира батальона, за Славиком числилось еще много подобных подвигов. За это его сначала сняли с каптеров, затем разжаловали в рядовые и, наконец, отчислили. День его отчисления был для нашего командира взвода одним из счастливейших.

После ухода Славика во взводе резко повысилась дисциплина и успеваемость, а нарушения и выговоры пропорционально понизились. Взвод стал выбиваться в передовые. К концу первого курса наш второй взвод по всем позициям занял устойчивое первое место по училищу. Однако я снова забегаю вперед.

Спустя пару месяцев после поступления командиром взвода к нам назначили лейтенанта Мироненко Юрия Ивановича. До него был старый, усталый и пропитый капитан, который совершенно не отложился в памяти.

Мироненко был юный розовощекий крепыш с постоянной застенчивой улыбкой на лице. В училище он пришел после года службы в войсках и так старательно относился к своим обязанностям, что было видно, обратно ему совсем не хочется. У взвода отношения с новым командиром как-то сразу установились доверительные. Мы относились к нему если не с любовью, то с вполне заслуженным уважением. Он платил нам той же монетой. Хотя заскоки, конечно, и у него случались, ну да кто из людей без недостатков.

Меня взводный, помнится, больше поразил точной характеристикой, которую составил на меня и выдал моему отцу при встрече. Я удивился:

- А откуда он все это знает?

- Работает, сынок, изучает людей. Учись и у тебя получится, - ответил отец.

Вспоминая Юрия Ивановича, я хочу отдать ему должное. Многому он нас научил, ко многому подготовил. Остудил немало горячих голов и почти всех довел до выпуска.

Раз уж речь зашла о новых назначениях, не могу не вспомнить начальника училища генерал-майора Смирнова. Назначен он был за год до нашего поступления. Те нововведения, которые принес новый начальник нам, не знавшим старых порядков, трудно было оценить. Одно могу сказать, генерал он был настоящий. Как он проходил полосу на огневом рубеже в своей генеральской форме, сжимая автомат рукой в тонкой лайковой перчатке и поражая короткими очередями все цели, мне запомнилось на всю жизнь. После двух с половиной лет командования училищем Смирнов был назначен комендантом Москвы.

Его предшественник генерал-лейтенант Бадейкин был из другой породы. Труженик, отдавший училищу больше двадцати лет жизни, он любил его как собственное детище. Был строг и крут, но справедлив и никогда не давал в обиду своих питомцев. Сравнить Бадейкина можно с крупным фермером или председателем колхоза-миллионера. Училище было на хорошем счету у командования, но московскими комиссиями характеризовалось как военное ПТУ. Действительно, дисциплина в училище хромала на обе ноги, хотя все это компенсировалось прекрасной подготовкой, верностью традициям и ощущением собственной элитарности, которая при Смирнове стала теряться.

Рассказывают, что при Бадейкине курсант не считался в самовольной отлучке, пока мог видеть купол собора, который просматривался практически из любой точки Петергофа. На "золотой неделе" - времени после сдачи государственных выпускных экзаменов до приказа министра обороны о присвоении лейтенантских званий, два курсанта забавлялись тем, что, взяв два пулемета с холостыми патронами, останавливали автобусы и весело постреливая в воздух отбирали у пассажиров сигареты. Хулиганили они таким образом около часа, пока наряд из комендатуры не арестовал обоих.

Регулярные драки на дискотеках тоже не были редкостью, причем ни один из курсантов не был задержан. Дело в том, что при появлении наряда милиции курсанты строились и строем под командованием сержантов, организованной колонной покидали поле боя.

Кстати, купол собора якобы был в свое время обстрелян из гранатомета. К счастью, видимо, стрелки были в изрядном подпитии и ни разу не попали. Стреляли, правда, учебными гранатами, но даже учебная болванка, попав, наделала бы немалых бед. Кроме этого, регулярные выяснения отношений с курсантами соседнего морского училища им. Попова, перерастающие в частые драки, тоже не добавляли училищу популярности у высшего командования.

Весьма вероятно, это просто курсантские байки, но согласитесь, о многом говорящие. Как бы то ни было, основные безобразия отходили в прошлое. Генерал Смирнов серьезно взялся за дисциплину, но разборки с "поповцами" перешли и к нам. Застарелая неприязнь не прошла до самого выпуска, приобретя на последних курсах еще больший размах.

Дело, видимо, в том, что до 1970 года наше училище выпускало специалистов по физической культуре и спорту, уделяя особое внимание развитию мускулов, а не мозгов. Кафедра физ. подготовки считалась основной и училище обзывалось обидной кличкой "дурфак".

В связи с этим мне вспоминается одна история, услышанная мной уже в войсках от одного нашего старого выпускника. Служил он тогда в чине майора. Привожу ее почти дословно: «В год моего поступления училище только поменяло профиль и, вместо подготовки спортсменов, переквалифицировалось на выпуск инженеров- эксплуатационщиков. Прибыли мы с полигона в училище, переоделись в форму. Вышел я на улицу, стою, осматриваюсь. Тут подходит ко мне детина с выпускного курса. Ростом метра два и вес за сотню. Погладил меня по голове и ласково так говорит: «Ну что поступил, инженеришко?»

Должен заметить, что майор тот сам был довольно крепкий и к моменту поступления имел уже титул мастера спорта по лыжам.

Хотя думать, что прежние выпускники сплошь были тупыми здоровенными монстрами было бы неправильно. Самые грамотные и колоритные преподаватели огневой подготовки закончили в свое время "дурфак" и были отличными профессионалами в своем деле. Один Дорохин, чуть не убивший меня в свое время, чего стоит. Но он заслуживает отдельной истории.

Время шло, учеба продолжалась. Пролетел март. Славика, наконец, отправили в войска. Его место в взводе прочно занял Игорь-бывалый из украинских Сум. Кроме сапожного искусства, Игорь отличался неуемной общительностью и феноменальной болтливостью. Рот у него не закрывался ни на секунду. Даже во сне он постоянно разговаривал.

Первоначально сложившиеся компании постепенно распадались. Между нами складывались новые долговременные уже отношения. Как известно, быстрая дружба оканчивается долгой враждой. Прежние мои приятели постепенно исчезали. Славика выгнали за неуспеваемость, Леху отчислили за то, что покрывал приятелей воров.

После отпуска я ближе сошелся с другими ребятами. Компания наша росла и к третьему курсу сложилась в дружескую группу, состоящую из курсантов разных взводов, числом человек в пятнадцать. Даже выпускной вечер мы отмечали не со взводами как все, а в кругу друзей, отдельно. Входили в нашу компанию Сергей Дудус, Игорь Рудаков, Виктор Пак, Николай Узингер, Владимир Кондратенко и другие ребята. Правда, после выпуска отношения со многими сначала прервались, но время идет, развиваются социальные сети, сейчас снова почти все на связи. С кем-то общаюсь реже, с кем-то чаще.

Пора познакомить читателя и с моими товарищами по службе. Взвод у нас был интернациональный. Представьте, из 19 человек, которые выпустились, были ребята из Украины, Молдавии, Казахстана, Белоруссии, Прибалтики и России.

Некоторых вы уже знаете: сержант Фиткевич (молдаванин) и Вася Чешенко морпех из Одессы - ребята интересные и запоминающиеся. Славик Шевченко вообще фигура известная всему училищу, короткое правда время. Скоротечна земная слава. Кроме них, были еще личности не менее легендарные, например, Витя Доготарь по прозвищу Дога из Молдавии.

Витя - спортсмен, кандидат, а затем мастер спорта по боксу. Он феноменально одарен физически, бегает, прыгает, плавает не просто на отлично, а на уровне хороших спортивных разрядов. При этом терпеть не может зарядку и спортивные мероприятия, стараясь уклониться от участия в них всеми возможными способами. Курит и с удовольствием выпивает. Большой поклонник женского общества, добряк и разгильдяй.

Он абсолютно бесстрашен, инстинкт самосохранения у него отсутствует начисто. Когда мы впервые пришли в бассейн училища, первое что он сделал, забрался на пятиметровую вышку и, не глядя на уровень воды, ласточкой сиганул вниз.

Павел Бушмин был мастером на все руки, разбирал пистолеты, автоматы, зажигалки, в общем, все, до чего мог дотянуться, и самое удивительное, умудрялся потом собрать все обратно. Перед выпуском, получив форменные хромовые сапоги, сам перешил их в женские, для жены.

Владимир Кузнецов из Ленинграда отличился тем, что водил БМП по план-конспекту, который держал на коленях, правда до выпуска он не добрался, покинув нас на третьем или четвертом курсе.

Михаил Федотов – романтик, любитель походов и бардовских песен.

Леонид Морковкин - беспринципный оптимист и почитатель приключенческих книг. Он племянник полковника Давыдова, о котором расскажу позже. Долгое время мы называли Леонида «бодрящий дождик». Дело было курсе на втором или третьем. Вечером мы сидели у себя на квартире в увольнении и решали идти ночевать в училище или остаться. Погода была неважная, шел дождь. Вдруг стук в дверь, пришёл Леонид. Спрашиваем: «Как там на улице, не распогодилось?» «Погода прекрасная, – отвечает, - на улице бодрящий дождик». Раз так, решили пойти в училище. Пока шли, ливень усилился. Дошли мы насквозь мокрые и замерзшие, а Леонид надолго стал «бодрящим дождиком».

Римас Студженас - спортсмен, спокойный и порядочный парень. Анекдоты, особенно связанные с прибалтийской тематикой, рассказывал так, что люди плакали от смеха.

Александр Гуденко, бессменный каптенармус нижней каптерки, мог своим голосищем перепеть поющую роту. Играл на гитаре и был очень музыкален. Про себя он рассказывал, что ходил в музыкальную школу по классу скрипки и в день выпуска, получив диплом, с удовольствием разбил ее о стену дома.

Всех перечислять не буду, расскажу в ходе повествования, но у каждого была какая-то изюминка.

Прошел слух, что полевых выходов не будет до самого мая. Начальник училища якобы был на полигоне и запретил полевые выходы до тех пор, пока не будут оборудованы учебные точки и спальное расположение. Забегая вперед скажу, что ничего оборудовано не было. Видимо, кто-то просто пошутил. Слух есть слух. Тем более, что в начале апреля начался полевой выход.

Тот апрельский полевой запомнился тем, что прямо с марша нас мокрых и усталых отправили на лесосеку у болота таскать бревна для оборудования учебных мест. Устали так, что хотелось упасть в болотную жижу и лежать там сутки. Да, богатыри не мы. Во времена дурфака занятия проходили так: взвод, получив автоматы, бегом бежал на полигон. С марша отстреливал упражнение и бегом возвращался обратно. Все это - тридцатикилометровый кросс, стрельба и сопутствующие мероприятия занимали у них всего шесть учебных часов. Мы еще пока для подобных подвигов слабоваты.

В течение того полевого выхода занятий было мало. В основном занимались заготовкой бревен. Наиболее значительным из занятий была обкатка танками на тактике. Курсант ложится в неглубокий окоп с учебной гранатой и над ним проезжает танк. Танк проехал, курсант поднимается и бросает ему вслед гранату. Упражнение нехитрое, но с непривычки очень страшно.

На огневой в этот раз не стреляли, занимались отработкой нормативов. Любимое занятие подполковника Дорохина. Гонял он нас до потери сознания. Владимир Михайлович фанат всех физических упражнений. На экзаменах он предлагал вместо ответа по желанию выжать из-за головы пулемет КПВТ. Сколько раз выжмешь такая и оценка. Желающих попробовать было немного, пулемет весил пятьдесят два килограмма, имел толстенную нижнюю часть и поднять его хоть раз было очень трудно.

Почти весь служебный путь его прошел в училище. Командовал взводом, ротой, батальоном затем стал преподавателем. Ротным он был очень своеобразным. Однажды, ведя роту, он встретил начальника училища. На вопрос последнего:

- Куда направляется рота, капитан?

Дорохин нагло ответил:

- Моя рота. Куда хочу, туда и веду.

К своему ротному без очень острой необходимости курсанты не заходили. Если курсант появлялся у Владимира Михаиловича в кабинете, то сначала отжимался, затем поднимал гирю и только после этого выяснялась цель его визита. Уже после увольнения на пенсию Дорохин вел в училище занятия по рукопашному бою.

Через неделю мы вернулись в училище. Наступала весна, впереди оставался только один полевой, месяц занятий, сессия и отпуск. До отпуска оставалось восемьдесят дней.

Мысленно мы уже почти перешли на второй курс и начали стесняться минуса на рукаве (нашивка из одной полоски, обозначающая первый курс). Весело посмеиваясь, мы вспоминали розыгрыши старших курсов в первые месяцы нашей учебы. Любимой шуткой старшекурсников было отправить дневального в санчасть набрать ведро клиренса. Клиренс — это расстояние от земли до нижней точки днища машины. Некоторые из курсантов туда бегали, немало потешив врачей и больных.

Перед присягой весь наряд летал по училищу, разыскивая несуществующие в природе белые чехлы для гранатометов. Шутник позвонил в роту и представившись дежурным по училищу строго спросил:

- Все готово к присяге?

- Так точно, товарищ подполковник.

- А белые чехлы для гранатометов получили?

- Никак нет.

- Немедленно в шестую роту (шестая - четвертый курс, и находится она на последнем этаже в противоположном конце училища), получите чехлы у дежурного.

В шестой сразу сообразили, что это розыгрыш, и отправили молодых в четвертую. Из четвертой наряд был послан в первую и т.д. Наконец, отчаявшийся дежурный обратился к ротному. Тот ему очень популярно в доступной форме объяснил, где эти чехлы находятся и куда их надо засунуть. Только после этого все закончилось.

Несколько раз дневальные таскали матрас, подушку и постельное белье в комнату дежурного по училищу, чему те обычно бывали очень удивлены. На подобные розыгрыши никто не обижался и, перейдя на старшие курсы, мы сами частенько шутили над молодыми курсантами.

В начале апреля случилось одно серьезное происшествие. На дискотеке в Старом Петергофе избили наших товарищей Зачинщик же сумел убежать. Новость эта всколыхнула роту. Было решено нанести гражданским ответный удар. На словах, желающих было много, но как-то так вышло что проучить хулиганов решился единственный второй взвод. Ночью взвод в полном составе ушел в самовольную отлучку. Как на грех ответственным офицером в тот вечер был наш взводный Мироненко.

Фиткевич, стоял дежурным по роте и после нашего ухода побежал докладывать о ЧП дежурному по училищу.

Самоволка, да еще групповая была обнаружена. Ловило нас, кроме дежурного, все руководство училища. Взвод с большим искусством применяя полученные знания по тактике и маскировке, успешно преодолев все засады, пробился к конечной цели - общежитию Ленинградского университета. Там, конечно, никого не нашли и утром не солоно хлебавши в героическом ореоле мы вернулись назад.

Разборка утром была грандиозная. Ругали, допрашивали и расспрашивали нас, начиная от начальника политотдела училища и заканчивая командиром взвода, которому крепко влетело. Позже я узнал, что он получил за нашу проделку неполное служебное соответствие. Ни о каких увольнениях до отпуска не могло быть и речи. Фиткевича после этой истории сняли с должности замкомвзвода, а на его место назначили Колю Николаюка из Белоруссии. Историю эту вспоминали больше года. Только то, что взвод по итогам летней сессии вышел на первое место в училище, искупило в какой-то мере нашу вину.

Дисциплина, и так суровая, была еще более ужесточена, мы, подвергаясь жесткому прессингу, начали подготовку к летней сессии. Предстояло сдать пять экзаменов и зачетов. На подготовку к экзамену давалось три дня. К зачету готовились день. Подготовка прерывалась караулами и ротными нарядами. В отпуск нам предстояло ехать в июле, чтобы вернуться в августе и нести караульную службу за все училище, пока остальные курсанты будут отдыхать.

К концу первого года обучения я уже мог стрелять из всех видов стрелкового оружия, водить БМП и БТР, командовать в бою отделением и проводить с ним занятия. На экзаменах по огневой и тактике нам предстояло доказать это.

Июнь выдался очень жарким. Экзамен по тактике был комплексным. В числе прочего предстояло совершить многокилометровый марш в БМП на условно зараженной местности. Ехать предстояло в ОЗК (общевойсковом защитном костюме) и противогазах. Температура в десантном отделении БМП перевалила за пятьдесят. Прорезиненные костюмы не пропускали ни струйки воздуха, противогазы не давали дышать, БМП болтало как корабль во время шторма. То ли от качки, то ли от теплового удара двое ребят из отделения потеряли сознание. Машину пришлось останавливать. На свежем воздухе они очистили желудки и им быстро полегчало. Во избежание подобных случаев марш продолжать не стали.

Следующим этапом стала сдача нормативов: перетаскивание раненых и доставка боеприпасов под огнем противника. Раненых тащили по пластунски, тяжелый ящик с патронами тоже. Ползти пятьдесят метров под палящим солнцем - занятие очень утомительное. Если же проделать это раза три, начинаешь чувствовать себя, примерно, как Сизиф к концу рабочего дня.

Закончился экзамен пятикилометровым марш броском в составе взвода. В составе взвода означает, что время прохождения дистанции засчитывается по последнему. Поэтому главным является не добежать самому, а притащить с собой отстающих товарищей. Подобное упражнение очень способствует укреплению взаимовыручки и взаимопонимания. Я сам со своей трубой оказался в числе последних. Но меня быстренько взяли в оборот, отобрали гранатомет, и мне удалось наверстать упущенное.

Экзамен длился всего шесть часов, а после возвращения в училище казалось, будто мы жили на полигоне не меньше недели.

Остальные экзамены были более спокойными и менее трудными. Некоторые удалось сдать без малейших усилий. На последнем экзамене - это была огневая, преподаватели разыгрывали бестолковых курсантов. Одного послали принести со стола директорию, другой разыскивал на столе с приборами и инструментами деривацию. Но в общем и целом сессия была сдана. Впереди оставались лишь проблемы приобретения билетов до Москвы, их не было до августа.

В конце концов билет я купил в сидячий вагон ночного поезда, который, изрядно помучив, домчал меня до Москвы. Но такие мелочи меня, «бывалого воина», совершенно не смущали.

Отпуск опять пролетел быстро, сумбурно и бестолково. Не выполнив и половины из мысленно намеченного, я вернулся в училище. Наступал месяц караулов. Первый курс закончился.

Без вины виноватые

(неофициальное название второго курса)

Возвращаться в училище после отпуска страшно не хотелось. Так случилось, что в Питер я опять вернулся один. Сценарий повторялся прошлогодний. Приехал я утром, а родные стены ожидали меня к шести. Делать было нечего, приехал я в форме, при полном параде. Бродить по городу, мозоля глаза патрулям, не хотелось, поэтому я решил побродить по нижнему парку Петергофа, полюбоваться фонтанами. Около Монплезира меня окружила группа американских туристов и долго уговаривала сфотографироваться на память. Решив, что страшного в этом ничего нет, почему бы не доставить людям удовольствие, я согласился. Форма на мне сидела прекрасно, и я весь блестел, как елочная игрушка. Возможно, до сих пор где-то за океаном хранится моя юношеская фотография.

Форма многим идет, а курсанты-"кировцы" умели носить ее с блеском. Внешний вид курсантов отличался какой-то особой элегантностью. Начиная со второго курса, форма начинает сидеть на курсанте с каким-то шиком. Так, говорят, среди заключенных безошибочно можно узнать уголовных авторитетов. Незаметные простому человеку отличия, головной убор, покрой одежды, качество материала, говорят сами за себя. Так со ста метров среди других курсантов можно было уверено определить "кировца".

Форма у нас была самая обычная, такая же, которую носили солдаты- срочники. Летом гимнастерка х/б (хлопчатобумажная), зимой п/ш (полушерстяная). Китель, длиной до середины бедра, брюки в сапоги у голени обтягивающие, к бедру расширяются на манер галифе.

Но были у нас в оборудовании формы свои маленькие секреты. Брюки ушивались в бедрах либо менялись на обычные параллельные брюки от парадного мундира, к которым с низу пришивалась резинка, затем они наглаживались и натягивались с помощью подтяжек или брючного ремня. Особым шиком считалось носить не обычный китель, а полевой офицерский. В погоны вставлялись специальные вставки, чтобы они не топорщились.

Летом х/б ни на что не менялось, просто ушивались брюки. Офицеры прекрасно все эти нюансы знали. Сами несколько лет назад были в нашей шкуре, но почему-то боролись с курсантской модой с необъяснимым упорством. Вставки ломались, кителя и брюки изымались, взамен у старшины приобреталось поношенное позорное обмундирование. Однако, как ни боролись, победить не смогли. Брюки по-прежнему ушивались, вставки изготовлялись, и все возвращалось на круги своя.

Стильную форму курсанты начинали носить со второго курса. доставалась она по-разному. Одни привозили переделанную отцовскую, другие приобретали у выпускников, третьи получали от друзей со старших курсов.

Зимой, весной и осенью мы носили шинели. Шинель была чем-то средним между солдатской и офицерской. Покрой солдатский, сукно офицерское. В жаркие дни в шинели не потеешь, в холодные не зябнешь. Вспоминается анекдот по теме. Старушка спрашивает курсанта:

- Сынок не холодно тебе в шинельке? - Да ты что, мать? Она же войлочная. - Сынок в шинельке-то не жарко? - Ты что, мать, она же без подкладки.

Про шинель существует много забавных историй, и связаны они в основном с тем, что военнослужащие-срочники, к которым относятся и курсанты, меняют зимнюю одежду на летнюю и наоборот не тогда, когда теплеет или холодает, а по приказу министра обороны и командующего округом. Случается, поэтому, на улице идет снег, а мы ходим в пилотках и х/б. Или вовсю уже жарит солнце, а курсантов отправляют в увольнение в шинелях и зимних шапках-ушанках.

Кстати о шапках, казалось бы, что можно сделать особенного с этим головным убором? Чаще всего солдаты в войсках формировали шапки-ушанки максимально угловатыми, делая их похожими на кирпич. Курсанты-кировцы и здесь пошли своим путем. Шиком было сделать из шапки-ушанки шапку пирожок. Для этого шапка получалась на складе на размер больше нужного, складывалась пополам, так чтобы науши смотрели вверх, будучи параллельно друг другу, и длительное время находилась под прессом.

Такой способ, кстати, был весьма практичен по нескольким причинам. Во-первых, в морозы, когда замерзают кончики ушей, шапку можно было просто натянуть поглубже, не опуская науши. Во-вторых, на сложенной таким образом шапке было удобно спать на занятиях, положив ее под голову. Наконец, в-третьих, такая форма шапки была фирменным знаком нашего училища, по которой кировцев узнавали в войсках.

С шинелями связано еще одно интересное воспоминание. Висели они у нас в шкафах в спальном расположении плотно как в строю, левым рукавом с шевроном наружу. Однажды на срочном построении обнаружилось, что на некоторых шинелях отсутствуют хлястики.

Хлястик шинели – это такая деталь, предназначенная для стягивания одежды в талии. Выполнен он в форме знака бесконечности и состоит из двух слоев войлочной ткани, прошитых между собой. Военные шинели традиционно выполнялись со складками, хлястик сзади на талии служил для обеспечения приталенного силуэта. Отстёгнутый хлястик облегчал сидение на лошади, а также позволял использовать шинель в качестве одеяла.

Понятно, что без хлястика шинель вставала колоколом и, даже затянутая ремнем, выглядела некрасиво. Если вид спереди был нормальным, то сзади она разъезжалась и топорщилась.

Те, кто первыми обнаружили пропажу, быстро сориентировались и, отстегнув хлястик у шинели товарищей, пристегнули себе. Опоздавшие, увы, вынуждены были идти на построение одетыми не по форме.

Построение закончилось приказом восстановить форму одежды, вернув себе хлястики. Но история на этом не закончилась. Через месяц уже все шинели висели на вешалках без хлястиков. Вынужден был вмешаться командир роты. Из старых списанных шинелей нашили еще по комплекту хлястиков и выдали каждому лично в руки.

Думаете на этом все? Нет, шинели продолжали висеть без хлястиков, а в тумбочках у курсантов хранилось по два, а у самых запасливых и по три штуки этих необходимых элементов формы.

На снимке Антон Вашурин в зимнем камуфляже.

К концу второго курса училище получило камуфлированное зимнее и летнее обмундирование. Но ежедневно носить камуфляж нам запретили. Получали его только на полевые выходы и занятия в поле. Так мы и проходили в форме старого образца до самого выпуска. Камуфляж для повседневного ношения выдали только первокурсникам. Сначала мы им завидовали, потом поняли, что в зеленой форме ходит зеленая молодежь. Мы к тому времени считали себя старожилами, потому завидовать быстро перестали и успокоились.

Ну хватит о форме, вернемся к нашему повествованию. Вволю нагулявшись, я наконец прибыл в училище. Доложив о своем прибытии, присоединился к группе курсантов, оживленно обсуждающих события прошедшего отпуска. Впереди предстоял месяц караульной службы, за окнами стояла жара и об учебе не то что говорить, и думать не хотелось. Все курсанты уехали в отпуск. В училище оставался только наш батальон. На КПП уже собирались новые абитуриенты и, проходя мимо них, мы надувались от важности, словно гуси, и, покачивая головами, пугали молодежь.

- Да ребятки, трудно вам придется. Забирайте документы и сматывайтесь, пока не поздно.

Правда через месяц ощущение превосходства прошло, и у нас с первокурсниками установились ровные, товарищеские взаимоотношения.

Закончился отпуск, в училище вернулись курсанты старших курсов, началась плановая учеба. Постепенно жизнь вошла в привычную колею. Подъем, зарядка, завтрак, занятия, обед, самоподготовка, спортивные мероприятия, ужин, час свободного времени, вечерняя прогулка, поверка и отбой. В перерыве бесконечные построения, нудные речи командиров и начальников, ротные собрания и прочие воспитательные мероприятия. День расписан по минутам. Время вырываешь лишь на исправление двоек и восстановление конспектов. Не успеваешь днем, пиши ночью. Сон - дело твое, распорядок дня - святое дело, и нарушать его никому не позволительно.

Несмотря на то, что на полигоне ничего не изменилось, опять начались полевые выходы. На втором курсе они стали, правда, более упорядоченными. Преимущественно на полигоне теперь проводились огневая подготовка и тактика. После стрелкового оружия мы вовсю осваивали стрельбу из боевых машин. Первая стрельба вспоминалась, как далекое детство. На нормативах мы уже съели половину собаки. Прибавилось и опыта, и силенок. Тактика тоже перестала пугать своими сложными оборотами и вывертами. Трудные фразы из боевых приказов выговаривались теперь значительно легче.

Потихонечку стала налаживаться и жизнь за стенами училища. Если за весь первый курс в увольнении я был раза четыре, включая присягу, да столько же раз побывал в театрах и музеях, то теперь увольнения стали составной частью нашего быта. Каждую субботу и воскресение на втором этаже у дверей ротной канцелярии выстраивались ровные шеренги увольняемых. В увольнение отпускали всех, у кого не было замечаний по дисциплине и двоек по предметам. Наряд на выходные составлялся из двоечников и залетчиков. Таких набиралось еженедельно не менее трети роты. Изредка, если выпадало подряд несколько праздников, отпускали на сутки.

Более опытные обзавелись съемными квартирами, где держали гражданскую одежду, переодевались и наслаждались домашним покоем. Надо сказать, что на старших курсах все курсанты так или иначе имели съемное жилье. Чаще всего снимали его в складчину и использовали для хранения гражданской одежды и наличия некоего подобия домашнего уюта и места, где можно отдохнуть и, чего греха таить, иногда и выпить.

На общем совете нашей компании было решено тоже подыскать какое-нибудь жилье. Антон с Сергеем Дудусом и несколькими приятелями из общей обоймы выпали. У них на старшем курсе оказались друзья, предоставившие часть своей площади. Квартиру мы отправились искать втроем. Я и два Игоря. Игорь Щиров или Щирыч, как его называли друзья, парнем был простоватым, но при решении практических вопросов незаменим.

После поступления он первым делом установил контакт с поварами в столовой, нашел свою землячку, и пока мы голодали, привыкая к казенным харчам, бегал на кухню подъедаться. Несмотря на свои габариты, а был он исключительно стройным и подтянутым, рост имел метр шестьдесят с кепкой, жрал, как хороший спортсмен-тяжеловес. Во время завтраков и ужинов Щирыч уничтожал по паре бутербродов собственного изобретения. Он брал четыре увесистых куска хлеба, промазывал их маслом и сахаром, затем складывал вместе и элегантно, в несколько секунд уминал эту конструкцию.

Игорь Синяговский, кроме своей болтливости, или благодаря ей, обладал очень ценным качеством. Он все и про всех знал. Знал расценки на жилье, наличие свободных квартир в районе и многое другое. Признаюсь честно, за какие заслуги я попал в эту компанию, мне непонятно до сих пор.

Как бы то ни было поиск начался и через месяц усиленных хождений и расспросов завершился умеренным успехом. Сразу оговорюсь, подобная практика начальством не поддерживалась, ношение гражданки нам категорически запрещалось, но жизнь есть жизнь, не нами такое было придумано, и отказываться от этого мы не собирались.

Квартирку мы подобрали уютную. Хозяева, пенсионеры преклонного возраста, сами жили на первом этаже, а нам сдавали комнату на втором. Топили зимой так, что даже при открытой форточке было очень душно. Прелесть этого мы оценили только на следующую зиму, когда пришлось оттуда съехать. Обстановка была скромная, но уютная, правда существенными неудобствами было отсутствие умывальника, туалет во дворе и плита у хозяев. С последним недостатком голодный Щирыч справился в первый же вечер. Помаявшись часок, он спустился на кухню и спустя полчаса притащил целую сковороду жареной картошки с яйцами. Кроме него на кухню никто заходить не решался, и без Щирыча мы голодали.

В увольнение удавалось вырываться нечасто. Мешали то очередная двойка, то наряд, то дисциплинарное взыскание. Надо сказать, что по молодости лет я частенько пытался искать правду там, где ее не было и в помине, поэтому частенько вступал в пререкания с командирами всех степеней, естественно, ничего, кроме неприятностей, не находя.

В большинстве случаев мои командиры знали правильные ответы не хуже меня, но предпочитали жизнь по принципу "я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак". Жить так было легче, и такая ситуация многих устраивала.

Те недостатки, которые год назад по незнанию воспринимались как должное, начинали потихоньку проявляться. Тема эта длинная. Непорядочность некоторых офицеров во всей красе проявилась значительно позже, и вернусь я к ней несколько далее по ходу повествования. В девяностые, кстати, в войсках солдаты-срочники называли офицеров «шакалами».

Служа в Германии, я столкнулся с тем, что офицеры вместе с женами ходили собирать пустые бутылки и банки, чтобы сдавать их в утильсырье. Впрочем, винить их за это трудно. Для многих служба за рубежом была единственным шансом поправить свое весьма скромное материальное положение, вот и экономили на всем, и подрабатывали, как могли.

Пока же мы продолжали учебу. Лето пролетело, наступила дождливая осень. Я по-настоящему влюбился в Ленинград.

Редкие поездки в город казались мне путешествием в какой-то сказочный мир, настолько нереальной была его красота. Ажурные фасады зданий, шпиль Петропавловки, выглядывающий за пеленой моросящего дождя. Жар пламени зажигаемых изредка Ростральных колонн. Питерская осень погружает город в волшебный мир. Старинные особняки маскируют свои морщины подобно светским красавицам прошлого века, скрывавшим свои недостатки в трепетном сиянии свечей. Город покрывает какая-то особая тишина, которую не могут нарушить ни гул машин, ни шумные толпы людей, гуляющих по Невскому проспекту.

Моей мечтой было собрать сумку с бутербродами, взять термос с горячим кофе и сутки напролет бродить и бродить по волшебному городу белыми ночами - еще одной из многих прекрасных тайн Петербурга.

Однако человек предполагает, а бог располагает, простыв на осеннем балтийском ветру, я опять заболел.

Заболеть в армии себе дороже. Если даже вы будете помирать, от зарядки вас никто не освободит. Командиры любят повторять, что в советской армии от занятий и службы освобождает не врач, а командир, врач рекомендует.

- Вот этого надо бы освободить, а то помрет ненароком.

А командир грозно отвечает:

- Мне лучше знать, чем какому-то костоправу. Вон какая рожа здоровая. Вперед на зарядку.

Только когда действительно кто-нибудь серьезно заболеет или умрет отношение меняется. Ненадолго правда. Максимум месяца на два и опять по новой. Пишу не понаслышке. Уже будучи офицером в полку, в котором я служил, воспалением легких заболел прапорщик, от службы его не освободили, и он, бедолага, нес все тяготы и лишения пока неожиданно не умер. Начались разборки и проверки, и пару месяцев отправляли лечиться любого с легким чихом, потом все вернулось на круги своя.

Первый курс я терпел и мучился, не обращая внимания на мелкие и средние недомогания. Мужественно бегал на зарядках с повышенной температурой, ходил в наряд и убирал территорию. Потом понял, что если я загнусь тут, то только по собственной глупости. Памятник мне никто не поставит и даже медалью не наградят.

В тот раз я встал, оделся и собрался выходить на зарядку. Неожиданно в глазах потемнело, паркет пола стремительно приблизился, я упал, впервые в жизни потеряв сознание. Сначала я не понял, что произошло. Обморок длился несколько секунд и только удивленные лица ребят подтверждали, что все произошло на самом деле.

На зарядку я в тот день не пошел. Поругался с ответственным офицером и отправился в санчасть. Мест в санчасти не было, осенняя эпидемия. Мне померили температуру и, выдав справку, отправили в роту, отметив, что температура у меня действительно тридцать восемь и от физических занятий меня рекомендуется освободить. Но как вам уже известно, в армии освобождает не врач, а командир. Три дня я бойкотировал все спортивные мероприятия, на четвертый меня все же поставили в строй. Болезнь пошла на убыль.

Кстати, именно 88 год был особенно урожайным на смертельные случаи в училище. Один курсант умер от двустороннего воспаления легких, третьекурсник погиб, ударившись затылком об батарею. Во время огневой раздавило голову стабилизатором БМП курсанту шестой роты.

Оружие и боеприпасы сами по себе представляют серьезную опасность, поэтому большинство несчастных случаев было связано с огневой подготовкой. Причем все несчастия происходили не в моменты действительной опасности, а при ситуациях, казалось бы, безобидных, когда человек расслабляется и теряет бдительность.

При проведении тактических учений с боевой стрельбой у нас не было ни одного несчастного случая. Бывало, что осколки гранат срезали подсумки с пояса и стучали по каскам, но никто не пострадал. Зато при проведении обычных занятий частенько возникали различные казусы.

Летом, выполняя учебные стрельбы из автомата, курсант нашей роты Горохов прострелил выпускника, сдающего государственные выпускные экзамены. Выпускники стреляли на соседнем участке, и меткий Горохов вместо мишени поразил человека.

Другой наш приятель при метании боевых гранат уронил ее под ноги и остался жив только благодаря преподавателю, который вовремя спрыгнул в окоп, предварительно сбросив туда курсанта.

Двум солдатским умельцам из полигонной команды повезло меньше. Найдя снаряд от пушки БМП-1, они решили кувалдой разбить у него капсюль. В результате один погиб, а второй остался без ног.

Нам все эти случаи доводились с соответствующими комментариями, поэтому отношение к мерам безопасности у меня сформировалось уважительное. Возможно именно благодаря этому я сейчас и могу писать свою книгу.

Здоровье солдата, победа в бою, хорошая выучка - эти, казалось бы, разные понятия зависят в конечном счете от воинской дисциплины и умения подчиняться и приказывать. Психологи написали по этому поводу массу книг и статей, но в специфическом армейском коллективе годятся не всякие приемы. Учив нас подчиняться, нас одновременно учили командовать.

Система подчинения в училище была основана на тонком и умелом сочетании кнута и пряника. Командир мог поставить в наряд, вместо воскресной дискотеки, мог лишить увольнения либо наказать по-другому. Мог отпустить во внеочередное увольнение, отпустить на сутки, поставить в наряд на легкую должность. Были и другие льготы и наказания. Наименее действенными, на мой взгляд, были воспитательные беседы. Чаше всего они проводились непрофессионально, скучно и нудно и ничего, кроме раздражения, не вызывали. Проводивший беседу начальник от этого нервничал, терял нить разговора, начинал злиться и запугивать. В общем, КПД от таких мероприятий почти равнялся нулю.

Кроме того, существовали меры общественного воздействия, когда за проступок одного человека наказывали все подразделение. Дескать вы коллектив, вы сами нарушителя и воспитывайте. Диапазон наказаний был чрезвычайно широк. От стояния зимой на плацу под ледяным ветром без теплой одежды, в ожидании отлучившегося разгильдяя, до лишения увольнения на месяц всего взвода за самовольную отлучку нашего товарища. Методы эти были по большей части незаконными и результаты приносили достаточно слабые.

Конечно, были и офицеры, влюбленные в свое дело. Встречались они не часто, след в памяти оставляли очень глубокий. Они знали все про каждого своего курсанта, зачастую даже то, о чем он сам только догадывался. Основой их работы были индивидуальные занятия. Офицер знал интересы каждого, его сильные и слабые стороны и мог, как говорится, играть на струнах человеческих душ. Работа эта необычайно трудная, изматывающая, требующая ежедневного, порой ежеминутного напряжения всех сил и внимания, но и плоды она приносит обильные, доставляя ни с чем не сравнимое удовлетворение и удовольствие.

Одним из таких офицеров и был мой товарищ Владимир Кондратенко. Меня всегда поражало, как много он знал про каждого своего подчиненного, сколько вкладывал в их воспитание сил и здоровья. Взамен и получал сторицей. Не раз его подразделения занимали первые места в училище, а сам он досрочно получал воинские звания.

Многие из его курсантов, став офицерами, не забывают своего командира, пишут, звонят, приезжают поблагодарить и посоветоваться.

К сожалению, такие факты достаточно редки. Офицеров таких немного, а советская система, отработанная десятилетиями и требовавшая участия в своей воспитательной деятельности всех социальных институтов страны, распалась вместе с СССР.

Те дисциплинарные методы воздействия, которые мы на своей шкуре испробовали в училище, в войсках оказались совершенно не действующими. Как воздействовать на солдата, если в увольнение он не ходит, наряд у него через день, между нарядами работает, как афроамериканец, и на воспитательную беседу плюет с высокой колокольни? Методы, конечно, есть, то же коллективное воспитание, лазейки из мелких льгот и поблажек. Но этому в училище не учат, и в уставе это не прописано. Поэтому зачастую основным средством воспитания солдата для необремененного интеллекта офицера является удар по голове или ниже. Безусловно, старшие начальники имеют более широкие возможности для воспитания и воздействия на подчиненных, но я здесь говорю о младших офицерах, командирах взводов и рот.

Помимо учебных занятий и лошадиных бегов в училище была прекрасная возможность для занятий практически любыми видами спорта. Кроме общего спортивного зала, в каждом расположении имелись спортивные уголки, оборудованные турником, брусьями, штангой и в зависимости от рачительности командира различным количеством железа. Время для занятий при желании можно было выкроить, традиции училища к тому располагали, поэтому выпускались из училища ребята, прямо скажем, не слабые. Я сам к третьему курсу выполнял нормативы на четыре спортивных разряда, а ходил в середняках.

Многие из наших ребят выступали в окружных соревнованиях, некоторые ездили на первенство Вооруженных Сил. Спортивная подготовка поощрялась. В 89 году при начавшейся дискредитации ВС участилось количество нападений на военнослужащих со стороны гражданской молодежи. К чести курсантов следует сказать, что из большинства возникающих драк они выходили победителями, и спустя некоторое время трогать нас уже боялись, обстановка нормализовалась.

Ребята были крепкие, на спортивных праздниках некоторые курсанты делали по сто-двести подъемов переворотом, стирая руки до кровавых мозолей. Хотя после "дурфака" качество физ. подготовки и упало, но уровень продолжал держатся уверенно высоким. По спорту с нами могло сравниться только Алма-Атинское ВОКУ, уделявшее этому не меньшее внимание и считавшееся также одним из лучших училищ нашего профиля в стране.

В увольнении, когда бытовые вопросы наконец разрешились, основной проблемой стало питание. Денег на покупку еды в магазине было мало, хранить продукты и готовить было негде, а полуфабрикатов тогда особо не было.

На локальном совещании было решено привлечь к решению этого вопроса главного кулинарного специалиста Щирыча. Он хотя и поражал неожиданными поворотами своей мысли, еду находил, как голодная собака.

Однажды, вернувшись из голодного увольнения в училище, Щирыч смилостивился и повел нас в столовую угощать яичницей. Был субботний вечер, и повара получили яйца, которые нам выдавали по утрам в воскресение в количестве двух штук.

В столовой Игорь чувствовал себя хозяином. Поинтересовавшись:

- Вам по сколько яиц делать?

Услышав в ответ «рассчитывай, как на себя», Щирыч умчался.

Через несколько минут он вернулся, неся тарелку с шестью жареными яйцами. Подивившись, что он так мало принес, мы решили, видно больше достать не удалось, и робко взяли вилки. В ответ Игорь убрал тарелку и, повернув к нам свою наглую рожу, заявил:

- А я на вас не готовил.

- Как?

- Вы же сказали, рассчитывай на себя.

- ...?!!

В итоге, он еще три раза бегал готовить яичницу, а мы изрядно опустошили поварскую заначку.

Культурные групповые выезды в Питер потихоньку прекратились. Правда, тягу к истории мне удавалось утолять несколько необычным способом. Изредка нас приглашали оказывать помощь сотрудникам Петродворца. Добровольцы перетаскивали мебель, меняли экспозиции в залах Большого дворца. К истории мы не просто прикасались, а щупали ее, двигали и переносили. Один раз даже лежали на огромной кровати Екатерины Второй, соприкоснувшись с историей всем телом. Но, возможно, курсанты оказались слишком грубыми для подобной работы, или шефские связи рушились, к сожалению, вскоре окончилось и это.

Правда, в Большой парк Петродворца нас пускали бесплатно, и мы частенько там гуляли.

Учеба продолжалась. Система обучения состояла из лекций, семинарских и практических занятий, как в любом нормальном ВУЗе. Объем получаемых знаний был очень широк. Скажу не хвалясь, сейчас наших выпускников можно встретить в любой отрасли. После развала В/С и сокращения армии в 90-е годы уволилось более восьмидесяти процентов выпускников нашего потока. Сейчас они занимают достойные места и в силовых структурах, и в коммерции. Но, на мой взгляд, для подготовки офицера-практика система обучения подходила не вполне. Из более, чем трех десятков предметов чисто военные, необходимые для будущей службы составляли менее трети. Командир роты однажды высказал свое отношение к высшей математике:

- Высшая математика пригодилась мне за мою службу один раз. Я согнул проволоку в виде интеграла, чтобы достать ветошь из лентопровода БМП.

Многие предметы давались в чисто ознакомительных целях, вылетая из головы сразу по окончании занятия и занимая лишь драгоценное время, отпущенное на учебу. Зачастую и основополагающие предметы давались таким образом, что пропадало всякое желание их изучать. Для меня таковым являлась тактика. Причем преподаватели спец. дисциплин менялись каждый курс. Со сменой преподавателя менялось и отношение к дисциплине. В результате получался какой-то гибрид. Не военный и не гражданский специалист, вынужденный на практике осваивать и увеличивать свои куцые, порой, знания.

У читателя может возникнуть недоумение. Выпускники занимают престижные места, а знания им давали куцые и непрактичные? Но дело в том, что при существовавших отрицательных моментах, наиболее сильной стороной подготовки была закалка характера, умение выпускников самостоятельно добывать новую, необходимую информацию и перерабатывать ее, а все это вместе взятое давало способность приспосабливаться и добиваться результатов практически в любой жизненной ситуации. Если солдатскую службу называют школой жизни, то училище можно назвать школой жизни вдвойне.

В гражданском обществе человека можно узнать, либо съев с ним пуд соли, то есть прожить рядом достаточно длительный срок, либо увидев его в чрезвычайной ситуации, что случается достаточно редко. В училище же сущность человека проявляется достаточно быстро. Ты находишься рядом со своими товарищами постоянно. Стрессовые ситуации бывают каждую неделю. Недосып, порой голод, тяжелый физический труд любого заставляют раскрыться очень быстро.

В коллективе рельефней проявляются сильные и слабые стороны, особенно когда человек ни минуты не остается один. Один ест под одеялом лакомый кусок, другой пытается выехать на чужом горбу, третий делится с товарищем последним, люди разные, и поступали они в училище не с Марса. Большинство были нормальные, даже отличные парни, но начальство упрямо выделяло лизоблюдов и сексотов. Из них назначались замкомвзвода, командиры отделений. Если они не справлялись, их снимали, однако из категории любимчиков не исключали. "Редиски" чаще ходили в увольнения, наряды тянули полегче, двойки исправляли с помощью офицеров, после выпуска распределялись по блатным местам.

Мы, конечно, таких знали, поделать же ничего не могли, стараясь доступными способами выказывать таким свое презрение. Дедовщины в училище никакой не существовало, и каждый человек занимал место сообразно своим заслугам и способностям. Общие отношения в большинстве своем были ровными и спокойными. Кроме безобидных шуточек над первым курсом, никаких эксцессов не возникало.

Мы учились, время шло, жизнь летела вперед. Незаметно закончился третий семестр, и подошел зимний отпуск. Перед зимним отпуском в октябре 1988 года у нас сменился начальник училища. Вместо генерал-майора Смирнова Н.Н. был назначен генерал-майор Голубев В.С., который и довел нас до выпуска.

Василий Степанович Голубев похоже считал себя большим строевиком, и новые веяния, начавшиеся с его приходом, в первую очередь коснулись внешней атрибутики строевой подготовки подразделений и курсантов.

Сначала генералу не понравились передвижения подразделений в столовую, и вскоре на каждый прием пищи впереди подразделений в столовую зашагали строевым шагом комбаты, командиры рот и взводов.

Одиночные передвижения по территории училища были запрещены, ходить можно было только в составе подразделений строем. В тех редких случаях, когда надо было идти одному, двигаться можно было только бегом, огибая плац.

Воинскую честь все военнослужащие при встречах должны были отдавать, переходя на строевой шаг за шесть-семь метров друг от друга, невзирая на должности и звания.

Забавно было наблюдать как полковники с майорами при встречах начинают маршировать и козырять друг другу. До этого равные в звании офицеры как правило честь не отдавали.

При нас начальник училища лично минут десять гонял молодого лейтенанта (начальника столовой) за то, что честь отдал не строевым шагом. Лейтенант маршировал вокруг генерала, как часовой роты почетного караула, а будучи отпущенным, скрылся в своей столовой и месяц оттуда не показывался.

Нововведения долго не продержались и через месяц другой все вернулось к старым порядкам.

Смерть прошла стороной

(ироничное название второго курса)

Вновь после возвращения из отпуска в училище нас ожидало несколько сюрпризов. Главной новостью была смена командира батальона. Савинова отправили на пенсию. Вместо него назначен подполковник Иванов Борис Иванович. Здоровенный мужчина, двух метров ростом и полтора центнера весом. Кто видел мультфильм про Алису Селезневу, тот помнит Громозеку, так вот Борис Иванович был его точной копией.

Нас переполняла радость и только позже выяснилось, как прав был Пушкин, говоря, что менять третьего царя на четвертого не желаю, от добра, добра не ищут. Радость наша была преждевременной и сменилась глубоким разочарованием и ностальгией по Савинову. Странное дело, теперь мы вспоминали его чуть ли не с любовью. Настолько безобидными были его закидоны по сравнению с юмором нового монстра.

Про Иванова рассказывали много историй и тому, кто познакомился с ним поближе, они не казались удивительными и неправдоподобными. Однажды п/полковник, стоя с женой на автобусной остановке, получил от пьяного хулигана удар пустой бутылкой по голове. Спокойно развернувшись он сказал жене:

- Сейчас я его буду убивать.

После чего легонько толкнул правонарушителя, и когда тот упал сел ему на грудь. Хулигана в тяжелом состоянии доставили в больницу. Второй случай нам рассказал капитан Сирица. Жил он по соседству с комбатом, и иногда они добирались до дома вместе. Возвращаясь как-то в переполненном автобусе, капитан попросил полковника: «Борис Иванович, узнайте, впереди выходят? А стояли они как раз посередине. «Выходят», - не оборачиваясь, отвечает Иванов. – Хотя еще сами не догадываются об этом». Как только автобус остановился на нужной остановке, комбат, словно танк, рванул к выходу, по дороге выпихнув стоящих впереди пассажиров.

Несмотря на внушительные габариты, форма на Иванове сидела превосходно. Вообще в училище редко встретишь офицера одетого неопрятно или небрежно. Это в войсках зачастую офицеры не снимают рабочие комбинезоны весь день, занимаясь ремонтом и обслуживанием техники и не обращают внимания на свой внешний вид.

Строевая выправка и шик офицерской формы определялись спецификой службы в училище и частично воспитательной функцией. Офицеры действовали по уважаемому в армии принципу «делай как я», а не «делай как я сказал».

Кроме того, почти все занятия, связанные со службой войск, проводились курсовыми офицерами. Строевая подготовка, уставы, физо, вели командиры взводов со своими подразделениями, также как в войсках, правда, в отличие от войск готовили о ни не солдат-срочников, а будущих офицеров, поэтому качество занятий было на несколько порядков выше.

Иногда занятия проводил ротный. Отдавая должное Бурякову, замечу, что он был большим докой во всех этих вопросах. Занятия проводил интересно и спуску никому не давал.

Вторая новость - наша рота начала готовиться к проводам выпускников. Как известно, показуху в армии любят. Одни показывают рукопашный бой - разбивают каленые бутылки о крепкие головы. Другие крушат руками горы кирпичей. Нам выпала участь более торжественная и интеллигентная. Мы должны были демонстрировать строевые приемы с карабинами. Оружием в армии почти забытым, оставшимся на вооружении лишь в ротах почетного караула. Называлось это мероприятие «балет с карабинами». Готовился балет больше полугода, демонстрировался потом полтора.

Подготовка балета вылилась в настоящий кошмар. У нас отменили все факультативы по физической подготовке. Сказать о том, что это нас огорчило, значит изрядно покривить душой. Однако на ежедневных строевых занятиях мы выматывались так, что через месяц вспоминали о физо с большой ностальгией, как о необременительной прогулке по живописному берегу озера.

Занятия начинались после обеда и длились по два-три часа. Кто служил в армии, поймет, что это такое. По мере приближения к премьере зарядку тоже заменили строевой. Карабин, вызывавший поначалу восторг, надоел. Не хотелось даже на него смотреть, а не то что брать в руки. Бесконечными повторениями строевые приемы доводились до автоматизма.

Выход начинался под музыку. С середины плаца строй начинал расходиться по шеренгам, рассыпаясь затем по своим точкам. На точках выполнялись индивидуальные строевые приемы, как с карабином, так и без него. После их выполнения мы сходились в небольшие коробки, которые сливались в общий строй, как множество ручейков в большую полноводную реку. Торжественным маршем, исполняя строевую песню, ротная коробка проходила через весь плац, разворачивалась и с карабинами "на руку", как будто идя в штыковую атаку, мимо трибуны возвращалась обратно и уходила с плаца за казарму.

Зрелище было впечатляющее. Сам я его не видел, поскольку участвовал в этом мероприятии, но те, кто наблюдал его со стороны, единодушно утверждали - впечатление незабываемое. Особенно если смотреть с высоты. Например, из окна казармы, этажа со второго-третьего. Экипировали нас для «балета» лучше, чем на парад. Парадная форма в сапоги, белые ремни, белый ремень и на карабин, серебряный аксельбант на грудь. Брюки наглаживались так, что казалось о стрелку можно порезаться. А выправка...

В центре снимка автор.

Грудь приподнять, плечи развернуть, корпус тела подать вперед. Орлы! Правда, наш незабвенный Федкевич говорил: "тело корпуса подать вперед", ну да его к тому времени уже выгнали.

Должен заметить, что строй рождает особое, ни с чем не сравнимое чувство монолитности. Личность исчезает, появляется подразделение. Достигается это путем многочисленных тренировок и у военных называется слаженностью. Слаженность рождает особую гордость за свое подразделение. Строй красив и могуч, я его частица.

- Штык Примкнуть!

В ответ раздается единый щелчок сотни одновременно примыкаемых штыков.

- На пле-ЧО!

Разом грохнув об асфальт сотней прикладов, карабины с натянутыми белоснежными ремнями одновременно взлетают вверх.

Ты - уже не ты, ты деталь слаженного отработанного механизма. Любая твоя ошибка сразу бросается в глаза, портя всю картину строя. Вон кто-то сбился с такта, другой промедлил выполнение строевого приема и все, слаженная картина единого строя распадается на множество отдельных элементов.

Вот такой монолитности и слаженности и добиваются командиры, проводя долгие месяцы многочасовые занятия по строевой подготовке. Мне хорошо известна цена, которую надо заплатить за строевую выправку и доведенные до автоматизма навыки. Сколько надо пролить пота и стоптать каблуков на шершавом асфальте плаца.

К исполнению строевых приемов под музыку рота приступила месяца через три после начала занятий. До этого все такты прорабатывались на счет.

- На семьдесят четыре я поворачиваю налево.

- Восемьдесят шесть - встаю на свою точку.

- Девяносто два - наклоняюсь, кладу карабин.

Все строевые приемы - расхождения, схождения выполнялись на четыреста тактов. Затем такты совместили с музыкой, и еще месяц мы продолжали считать под музыку. Ну а на премьере нам уже была знакома каждая нота мелодии. На ля - расходимся, на фа - кладем карабины, на до собираемся в общий строй.

Если "балет" потеснил физ.подготовку, то на учебе это никак не сказывалось. Да, караулы у нас урезали, полевые выходы отменили, но учебные занятия проходили с прежней интенсивностью. Уже через пару месяцев начиналась летняя сессия. Очень серьезное мероприятие, поскольку треть оценок уже шла в диплом. Ну, пока гром не грянет, мужик не перекрестится, поэтому мы продолжали пока наслаждаться жизнью. В свободное время, которого теперь оставалось значительно больше, чем на первом курсе, мы продолжали предаваться нехитрым доступным радостям.

Какой русский не любит... Нет, читатель, не быстрой езды, как ты торопливо подумал, а попариться в хорошей баньке. Банька такая у нас имелась. Училище своей баней не располагало, и мыли нас в центральной Петергофской. Помыться в бане всегда удовольствие, но наше командование, исходя то ли из каких-то своих хозяйственных соображений, то ли просто, чтобы служба медом не казалась, умудрилось нас и этого удовольствия лишить.

Посудите сами, какое удовольствие можно получить от помывки в бане в 6 часов утра? Именно во столько нас поднимали и один раз в неделю, вместо зарядки, отправляли на помывку. Причем парные были в это время отключены и заперты. Правда, начиная с середины второго курса, мы этот пробел восполняли, самостоятельно посещая бани. Самовольно после самоподготовки. Билет в баню стоил копеек двадцать, и для нашего кармана это было одним из самых дешевых удовольствий. Чуть позже расскажу про баню поподробнее.

Ближе к лету началась усиленная подготовка к тактическим учениям с боевой стрельбой. Кто не знает, для военнослужащих это одно из самых серьезных мероприятий. Занятия были комплексными, являясь одновременно и тактической, и огневой подготовкой.

Вообще занятия с боевой стрельбой — это серьезное мероприятие. Участие в занятиях принимали все преподаватели обеих кафедр. На каждое отделение выделили по офицеру. Он шел сзади и контролировал работу командиров отделений и правильность действий курсантов при выполнении их команд. В общем, каждый шаг фиксировался и оценивался.

Кроме противника, роль которого выполняли мишени, все остальное было боевым. Настоящие патроны, боевые наступательные гранаты. Выстрелы (снаряды которые вставляются в ствол) гранатомета, правда, были холостыми. Боевая граната разносила вдребезги не только мишень, но и электроподъемник вместе с рельсами. Метание боевых гранат на ходу тоже производило неизгладимое впечатление.

До этого мы уже бросали оборонительные гранаты Ф-1 (лимонки), но происходило это из укрытия и, как обычно, не обошлось без казусов. Кстати, граната эта называется оборонительной именно потому, что бросать ее можно только из укрытия, так-как разлетающиеся осколки имеют убойную силу до 200 метров.

Один из курсантов, переученный левша, можно даже сказать, недоделанный правша, так как из-за него мы всем взводом чуть не взлетели на небеса, взяв гранату, как положено, в правую руку и держа в левой автомат, выдернул чеку и неспешно начал перекладывать свое имущество из руки в руку. Переложив, он неспешно начинает этой гранатой, которая должна две секунды назад уже взорваться, замахиваться... Преподаватель с бешеным криком «твою мать!!!» выхватывает у него гранату и, не глядя, выбрасывает ее вперед, успев за мгновение до взрыва спрятаться за защитной стенкой, предварительно втащив туда бедолагу-курсанта.

Как его благодарили после взрыва и какими эпитетами награждали, пересказывать не буду. А на учениях защитной стенки не было, и гранаты разрывались под ногами, разрезая лямки у амуниции и стуча по каскам сушеным горохом. Страшно было, откровенно говоря. Противник то по тебе не стреляет, однако твой приятель-курсант запросто может гранату, у которой радиус сплошного поражения 20 метров, уронить ее тебе под ноги. К счастью, бог миловал, но впечатления остались неизгладимые.

Вторая радость, подарившая мне снижение слуха, стрельба из гранатомета. Я, как гранатометчик отделения, отстреляв 4 гранаты, на два часа после стрельбы оглох. Громоподобный звук выстрела в трех сантиметрах от уха отдавался в обе барабанные перепонки. Если стреляющий забывал своевременно открыть рот перед выстрелом, то кроме снижения слуха, мог заработать себе лопнувшую барабанную перепонку.

Были случаи, когда после гранатометного выстрела из ушей шла кровь, настолько сильным был звук. Так что самыми сильными впечатлениями тех стрельб для меня были взрывы гранат под ногами и двухдневный звон в ушах.

Был случай и чудесного везения. После прохождения огневого рубежа мы сдавали неизрасходованные боеприпасы и пиротехнические средства. Один из курсантов достал из кармана брюк взрывпакет, который неожиданно взорвался у него в руке. Взрывпакет представляет собой цилиндрический предмет диаметром 32 мм, длиной 75 мм в виде картонной оболочки. Торцы цилиндра закрыты картонными пыжами, закатанными в корпус. В этом цилиндре находится 30 грамм пороха. Представляете, что бы было если бы он взорвался у него в брюках?

Находились удальцы, которые взрывали взрывпакеты прямо в руке. Дело нехитрое, поджигался запальный шнур, затем картонный цилиндр сильно зажимался в кулаке, через несколько секунд он взрывался. Плотный картон выполнял роль ствола и пороховые газы выходили через торцевые отверстия, не повреждая оболочки. Хотя и утверждалось, что если плотно сжать взрывпакет — это безопасно, повторять такое никому не советую.

Летние полевые выходы в конце второго курса не шли, конечно, ни в какое сравнение с полевыми того же периода на первом. К лету у нас в большую моду вошел преферанс, и все свободное время мы, раздевшись и загорая на солнышке, резались в "преф". Колод не хватало и играя на интерес, проигравший вылетал из игры. Мода на преферанс продлилась до конца третьего курса. На четвертом приблизился выпуск, появились новые заботы и интересы, и постепенно игра была забыта.

Кроме преферанса, любимым развлечением курсантов было подсчитывать количество дней, оставшихся до отпуска. Месяца за три подсчет дней начинал совмещаться с мечтами о его проведении. Мечты совершенствовались, выносились на всеобщее обсуждение и рассказывались как какие-то сказочные истории. С одним из образчиков курсантского творчества я вас уже познакомил (вспомните про дачу Славика). Набор историй был бесчислен и разнообразен. Кто-то собирался на море, кто-то даже в зарубежный вояж. Да были у нас и такие индивидуумы. У одного папа был спецкором "Правды", у другого сотрудником внешней разведки. Первый ехал отдыхать в Грецию, а второй в Нью-Йорк.

Летняя сессия прошла на ура. Все ж таки опыт великая сила, у нас это была уже четвертая сессия. Мы готовились к летнему отпуску.

Большой проблемой перед отпуском была гражданская одежда. Модные вещи стоили дорого, да и достать их можно было только у спекулянтов "фарцовщиков". Из своих старых вещичек мы уже выросли. Приходилось выходить из положения, покупая облегченный летний комплект. Какую-нибудь модную тенниску и модного покроя штаны. Обходилось это рублей в 150-200, поэтому деньги копились заранее. Заботы эти были чрезвычайно приятными, но очень кратковременными. Летний отпуск пролетел со скоростью пули, и наступил третий курс.

Командиры и начальники

Свой рассказ о командирах хочу начать с легендарного начальника училища Николая Григорьевича Бадейкина. К моменту моего поступления генерал-лейтенант Бадейкин уже год как ушел с должности, но рассказы о его деятельности и сравнение с действующим руководством не оставляли нас до самого выпуска.

По моему мнению, именно при Бадейкине возникло братство курсантов- кировцев, чувство большой единой семьи и причастности к героическим свершениям наших предшественников. Нельзя было посрамить честь училища ни трусостью, ни подлостью. По крайней мере я ощущал это именно так.

В нашем представлении Николай Григорьевич был строгим и справедливым отцом-командиром, который горой стоял за своих лихих и молодцеватых, но иной раз и непутевых детей-курсантов.

Вспоминаю такой случай: к генералу обратилась мать девушки, которая забеременела от некоего курсанта-кировца. Он выстроил училище на плацу и предложил указать виновного. Курсанта не нашли, а Бадейкин резюмировал: «Если вы одну девицу удержать не можете, как я могу удержать полторы тысячи жеребцов». Слова были несколько иные, но смысл я передал максимально точно.

В училище культивировался дух высоких стандартов физической и огневой подготовки. Девиз училища «Ленпех – лучше всех» был не пустой декларацией. Все выпускники и курсанты училища искренне так считали. О тех недостатках, которые существовали в ЛенВОКУ по мнению московского руководства, было рассказано ранее.

Генерал-майор Смирнов Николай Николаевич запомнился мне своей строевой выправкой, о чем я уже писал.

О его организаторских качествах ничего сказать не могу, не тот у меня был уровень, чтобы знать о планах и деятельности начальника училища, да и пробыл он в должности совсем недолго, всего два с половиной года.

В 1988 году в училище случилось сразу несколько чрезвычайных происшествий. Из-за несчастных случаев погибли два курсанта. Летом во время государственных экзаменов по огневой подготовке первокурсник Горохов подстрелил выпускника с соседней директрисы. В данном случае директриса – это не начальник школы, а направление для стрельбы.

Руководство училища напряглось в ожидании неизбежных проверок и оргвыводов, но никаких последствий не наступило. Николай Николаевич среди своих замов прокомментировал это так: «Нечего на крестьянках жениться».

Действительно, вскоре после этих событий он ушел на повышение в Москву и получил звание генерал-лейтенанта. Похоже знал, что говорил.

Со второго курса и до выпуска начальником училища был генерал-майор Голубев В.С. О нем я тоже писал, повторяться не буду.

Начальником политотдела училища был полковник Болонкин В.С. Полноватый, невысокого роста, он носил шитую фуражку «аэродром» в которой выглядел, как румяный гриб-боровик. Несмотря на непрезентабельную внешность, Владимир Сергеевич пользовался в училище заслуженным авторитетом и уважением. В 2022 году В.С. Болонкин ушел из жизни, светлая ему память.

Учебный отдел возглавлял полковник Суровой В.С. До своего назначения он вел у нас занятия по тактике и пользовался репутацией грамотного и строгого преподавателя. Высокий, крепкий, подтянутый. Был, что называется, настоящий полковник.

Рассказывая о руководстве училища, не могу не упомянуть многолетнего заместителя начальника училища по материальному обеспечению полковника А.А. Давыдова или, как звали его за глаза, Сан Саныча. Двенадцать лет возглавлял он службу тыла училища, пережив четырех начальников.

Сан Саныч был заядлым матершинником, к месту и не к месту употреблял крепкие словечки. Любимым его занятием было отдавать различные указания, поднявшись на трибуну в центре плаца, прибавляя «твою мать». До сих пор в памяти его голос: «Федюшкин, … твою мать, Морковкина ко мне». Несмотря на такой стиль общения, никто на Давыдова не обижался, так естественно все у него выходило.

Раз начал вспоминать командиров и преподавателей, хочу вернуться к нашему первому командиру батальона подполковнику Савинову. Росту в нем метр шестьдесят. Внешне похож на большую галку, особенно когда вышагивает перед строем в своей любимой позе, сложив руки за спиной и подпрыгивая на каждом шагу.

Закончив Омское общевойсковое училище, Владимир Иванович дослужился до командира полка. Довелось ему послужить и в Прибалтике, и в Чехословакии.

Почему-то основным впечатлением, которое он вынес из своего зарубежного опыта, было то, что все туалеты мира исписаны русскими нецензурными выражениям. Общение с ним было взаимообогащающим для нашей роты. Его перлами можно украшать любой юмористический сборник.

Как-то раз командир батальона решил привести в порядок свои сапоги. Он вынес в коридор из кабинета сапожную щетку, гуталин, бархотку и отлучился на несколько минут поговорить по телефону. Каково же было его возмущение, когда ни одного из вышеперечисленных предметов он у дверей кабинета не нашел. Не считая нужным пока предаваться отчаянию, он обратился к дневальному с просьбой принести ему щетку. Когда доблестный воин принес ему свою зубную щетку, терпение подполковника, наконец, лопнуло, и над ротой разразилась новая гроза.

В конце концов, комбату надоели подобные случаи, и он решил провести с ротой воспитательную беседу на эту тему. Начал он так:

- До чего у нас в стране дошло воровство! Даже в детских книгах об этом пишут. Вот читаю я недавно: «Папа мне принес с работы настоящую пилу». А где папа взял эту пилу? Украл.

Надо сказать, что он нас регулярно ставил в тупик полетом армейской мысли. Как-то перед строем батальона комбат заявил: «Любят у нас некоторые говнеца поесть. Причем не только своего, но и чужого».

Строй застыл в недоумении. Никто у нас подобным не баловался. Поинтриговав таким образом, комбат все разъяснил. Дело оказалось в том, что в столовой, где столы были довольно маленькими и посуда на четверых на них не помещалась, пустые бачки для первого и второго мы ставили на пол. По мнению комбата, раз мы ходим в туалет в сапогах, а потом в них же идем в столовую, на сапогах мы и должны приносить то самое говнецо, которое потом едим. Логика, конечно, своеобразная, забота о нашем здоровье тоже, но как я говорил ранее, п/пк Савинов вообще был своеобразным человеком.

В другой раз, заглянув в сушилку в нашей казарме, он философски заметил: «Вот они катакомбы восьмой роты».

Действительно, в сушилке было очень удобно прятаться от начальства и спать на мягких бушлатах.

После двух лет командования нашим батальоном он перенес инфаркт и по здоровью был уволен из вооруженных сил. Но след, оставленный им в наших сердцах, так велик, что постоянно хочется обращаться к жемчужинам его мысли.

Полным его антиподом был замполит нашего батальона подполковник Грудницкий Леонид Дмитриевич. Высокого роста, крепкий, всегда аккуратный и подтянутый, он сразу располагал к себе. Никогда не слышал от него не то что матерных выражений, но даже повышенного тона. Будучи настоящим военным интеллигентом, спокойный и уравновешенный Леонид Дмитриевич умел всегда находить правильные слова. Вся его жизнь связана с училищем, и сегодня Л.Д. Грудницкий возглавляет совет ветеранов ЛВОКУ им. Кирова.

Хочется рассказать и о преподавателях основных дисциплин нашей альма матер. В первую очередь, это офицеры кафедры огневой подготовки подполковники Дорохин, Оганян и Кулагин. Они вели нас с первого курса до выпуска, научив пользоваться всеми видами стрелкового оружия и вооружением боевых машин. До настоящего времени я помню основные характеристики КПВТ и автоматической пушки 2А42.

В любую погоду - мороз, снег, дождь - были они с нами на огневом рубеже полигона. Днем и ночью передавали свое мастерство, научив владеть современным на тот момент вооружением.

На кафедре боевых машин занятия вели кандидаты технических наук полковники Е.В. Щеглов и С.А Кондратенко. Преподаватели требовательные и принципиальные. Полковнику Кондратенко я раз завалил сдачу зачета, хотя еще со школы увлекался и изучал автодело и двигатели внутреннего сгорания. Как пересдавал, отдельная история.

Веселые ребята

(неформальное название третьего курса)

Третий курс являлся промежуточным этапом в нашей курсантской биографии. У нас официально закончился период срочной службы, хотя фактически мы являлись военнослужащими срочной службы весь период обучения. В случае отчисления курсант все равно отправлялся в войска и служил до первого приказа Министра обороны СССР о демобилизации.

Все же железная пята дисциплины слегка приподнялась. Дышать стало немного полегче, и офицеры слегка изменили свое отношение к нам. Оно стало более товарищеским, что ли. Кроме того, мы в училище стали практически аборигенами. Знали все служебные лазейки. Где можно слегка пофилонить, а где необходимо потрудиться в полную силу. Наладились отношения с преподавателями, а узнав сильные и слабые стороны каждого педагога, легче стало сдавать сессию.

Правда, и нормативные требования предъявляемые к нам на третьем курсе были самыми высокими. В этом смысле третий курс должен был являться пиком физической формы. Это касалось нормативов и по физической подготовке, и по огневой, тактике, да и всем остальным. После третьего курса время выполнения нормативов начинало потихоньку увеличиваться, и уже ко второму году офицерской службы я вернулся к временным показателям второго курса. "Все ж таки возраст, знаете ли, господа".

Проще стали решаться бытовые вопросы, например, проблемы с увольнением. Предусмотренные уставом статьи, регламентирующие увольнение военнослужащих срочной службы на нас перестали действовать. Единственными ограничениями оставались двойки и дисциплинарные взыскания. Увольнения постепенно стали привычным явлением, таким как вечерняя поверка и прогулка перед сном. Даже разовые увольнительные билеты нам заменили на постоянные, сделанные в виде удостоверения со вклеенной туда фотографией.

Несколько раз я упоминал о вечерней прогулке. Вечерняя прогулка – эти слова вызывают ассоциацию с неспешным дефилированием по какому-нибудь парку или бульвару. Теплый ветерок приносит запахи сирени или цветущих акаций. Увы и ах, несмотря на то, что Петергоф город парков и бульваров, да и с сиренью там все в полном порядке, вечерняя прогулка в армии совсем другое мероприятие.

Длится она минут двадцать-тридцать. Рота выстраивается повзводно, коробками из двадцати человек в шеренгу по три. Коробка первого взвода начинает движение по периметру плаца, за ней вторая, третья, пока наконец вся рота не вытягивается в одну колонну. У нас в роте, кстати, было шесть взводов.

Первый круг проходим молча, а в начале второго начинаем петь. У каждой роты своя фирменная песня. Нашей фирменной песней несколько лет была «День победы». Только четвертый выпускной курс всегда пел песню «Лейтенанты».

Иногда командирам не нравилось, как мы пели, иногда как маршировали, тогда вечерняя прогулка могла затянуться. Хорошо то, что дольше, чем на час она затянуться не могла, потому что начиналась за час до отбоя. Война войной, а отбой по распорядку.

После вечерней прогулки проводится вечерняя поверка. Старшина называет фамилию военнослужащего, а он громко и четко отвечает: «Я». После переклички объявляется состав наряда на следующие сутки и делаются другие объявления.

Кстати, о сирени. Сирень я очень люблю, и для меня было приятным сюрпризом, что метрах в двадцати от входа в нашу казарму располагалась большая курилка, окруженная зарослями сирени. Чтобы вы могли представить ее размер, скажу, что она состояла из пяти больших садовых скамеек, расставленных в форме пентагона. Когда сирень цвела, запах разносился по всему училищу.

Раз уж речь зашла об обязательных армейских мероприятиях, расскажу о зарядке и утреннем осмотре. Обычный будний день в училище начинался с того, что ровно в семь утра дневальный громко кричал: «Рота, подъем!» За десять минут до этого дежурный по роте будил командиров отделений и заместителей командиров взводов. Они вставали, одевались и к семи утра принимали активное участие в побудке личного состава. Поэтому после крика дневального в казарме начиналась многоголосица. Замкомвзвода поднимали свои подразделения, крича: «Первый взвод подъем, второй взвод подъем». За ними начинали свои арии командиры отделений: «Первое отделение подъем, второе подъем», и так далее. А если учесть, что на этаже спали три взвода и соответственно девять отделений, можно представить, какой стоял крик.

После подъема нам предоставлялось пять минут на туалет, и рота выходила на улицу, на плац, строиться на зарядку. Зарядка начиналась не сразу, командиры пересчитывали людей и докладывали обстановку дежурному офицеру. Для меня это были самые неприятные минуты. Еще до конца не проснувшись, выныриваешь из теплой постели на холодную улицу и стоишь, ждешь, пока пересчитают личный состав и доложат об отсутствующих. Удовольствие стоять в сентябре или октябре на холодном ветру по пояс раздетым так себе, дрожишь от холода.

Большую часть года зарядка проходила по форме номер два – это в брюках, сапогах и с голым торсом. Только когда температура опускалась ниже 5 градусов, на зарядку одевали китель без ремня. Такой вид назывался форма одежды номер три.

Наконец посчитались, побежали, согреваясь на ходу. К концу зарядки даже успеваешь пропотеть, и ветер кажется не холодным и мерзким, а бодрящим и освежающим. Как правило, за время зарядки мы успевали два раза оббежать Ольгин пруд, примерно три с половиной километра.

После зарядки минут тридцать давали на умывание и приведение в порядок внешнего вида, затем рота строилась на утренний осмотр. Происходил утренний осмотр так: подразделение выстраивалось в две шеренги в коридоре на первом этаже. Затем по команде первая шеренга делала два шага вперед и поворачивалась на 180 градусов. Расстёгивался крючок воротника и первая пуговица на кителе. Воротник брался двумя руками и разводился в стороны, чтобы командир мог проверить чистоту подворотничка, который подшивался на ворот ежедневно из специального белого хлопчатобумажного материала.

Проверялась чистота мундира, наличие пуговиц и блеск бляхи поясного ремня. Затем шеренги разворачивались спиной друг к другу и по очереди ставили на носок то правую, то левую ногу. Командиры проверяли чистоту сапог и изношенность каблуков.

Те курсанты, во внешности которых находили недостатки, немедленно отправлялись эти недостатки устранять. Бывало, если подворотничок был грязным, его тут же на утреннем осмотре отрывали, и нерадивый курсант отправлялся пришивать свежий. На старших курсах такие случаи происходили, как правило, когда на осмотр приходил командир роты с испорченным с утра настроением. Вывод коллектива был в таких случаях однозначным: опять нашему жена не дала.

Как бы там не было, в восемь пятнадцать рота строилась и убывала на завтрак. Про столовую и меню я уже рассказывал. Теперь хочу вспомнить поучительный пример, который нам продемонстрировал командир роты еще в начале первого курса.

Рота заходила в столовую так: у входа строй останавливался и ждал команду: «Рота, слева в колонну по одному, повзводно, в столовую шагом марш». Левая колонна первого взвода первой заходит в столовую, за ней вторая и третья. Потом второй взвод, третий и так далее. Понятно, что дольше всех приходилось ждать курсантам шестого взвода, что вызывало их справедливое возмущение. Весь процесс занимал по времени минуты три-четыре.

Однажды командиру роты надоело слушать возмущенные вопли шестого взвода, и он отдал команду: «Рота разойдись, в столовую шагом марш». Толпа ринулась в столовую. Поскольку вход был достаточно узкий, возле него немедленно образовалась пробка, через которую беспорядочно проталкивались группы курсантов.

Может быть кто-то видел заставку к советским мультфильмам, когда звери толпой протискиваются в зрительный зал, отпихивая тех, кто слабее. Здесь происходило то же самое. В итоге, вход в столовую занял минут десять. Больше таких экспериментов никто не повторял, а урок этот я запомнил на всю жизнь.

Лирическое отступление

Передо мной стоит большой черный противень, на нем жареная курица в горе картошки. Она высится над картошкой, как большой айсберг над гладью океана. Картошка и курица одинакового золотисто-коричневого цвета. Я протягиваю руку, отламываю кусок грудинки и собираюсь отправить его в рот и тут...

- Рота, ПОДЪЕМ!

Это дневальный. Время семь утра и пора подниматься. Этот противный крик уже третий год меня будит, как регулярно повторяющийся кошмар. Встаю, одеваю брюки и натягиваю сапоги.

- Рота, выходи строиться на утреннюю физическую зарядку. Форма

одежды номер три.

Продолжает надрываться дневальный. Номер три - это хорошо. Три - это в гимнастерке. Два - это голый торс. Есть еще и один - это в трусах, но в такой форме зарядку у нас не проводили. Может, где-то в Африке так заряжаются солдаты французского легиона? Не знаю. Но уставом форма предусмотрена. Устав - это документ, в нем есть все, что нужно военнослужащему, и что не нужно тоже.

Ну вот, заболтался я с вами, опять в туалет сходить не успел. Зарядку сегодня у нас проводит старший лейтенант Бабич. Опять хорошо. Сегодня прямо счастливый день! Бабич силен, как молодой бык, но бегать его можно заставить только угрозой увольнения из армии. Сегодня такой угрозы нет, значит, бегать Бабич не будет.

Маршрут на зарядке известный - один круг мимо Ольгиного пруда.

Построились, посчитались, все на месте. Можно бежать. Побежали. Бабич остался ждать нас в конечной точке.

По пруду вместе с утками плавают шлюпки. Это заряжаются наши коллеги из военно-морского училища им. Попова. Попы, как мы их называем. У них на зарядке только первый курс. Говорят, у остальных вообще нет зарядки. Живут они в общежитии и, начиная с третьего курса, имеют свободный выход в город. Мы, конечно, не очень в это верим. Не может так быть, но все равно завидуем. Живут-же сволочи. Убить их за это мало. Может, поэтому и идет между нашими училищами столетняя война, в которой "кировцы" чаще всего побеждают. Почти каждая кировская квартира увешана трофейными ленточками с поповских бескозырок.

Рота, словно стадо молодых мустангов, проносится мимо шлюпок, приветствуя коллег бодрыми возгласами: «Попы, вешайтесь! Не потоните, козлы, а то бить некого будет!»

Выкрики быстро смолкают. Так же быстро, как мустанги, мы проносимся мимо. Зарядка окончена. Благодаря Бабичу, вместо сорока пяти минут, она длилась двадцать пять. Ну и прекрасно. Больше времени останется заправить кровать, побриться, умыться и пришить новый подворотничек.

Не подшивался я дня три, и старый стал больше похож не на воротник бравого курсанта, а на половую тряпку.

За двадцать минут, положенных нам на утренний туалет, все успеть просто невозможно физически. Спасибо еще раз Бабичу. Подкинул полчасика. Сегодня приведу себя в порядок.

- Уф..., еле успел.

Дневальный уже опять надрывается:

- Рота, выходи строиться на утренний осмотр!

Конечно, его особо никто не слушает. Такая у него служба попугайская. Вот и орет. Чтобы дневальный не забыл чего, прямо перед ним висит здоровый щит. На щите написаны все команды и время по минутам, когда их надо орать. Чтобы дневальный подавал команды вовремя, справа от него висят большие часы. Сейчас на них восемь ноль восемь, вот он и начал рвать глотку. Орать он будет до восьми пятнадцати. Это тоже написано на щите.

Ого, к дневальному присоединились командиры отделений и зачирикали:

- Первое отделение, выходи строиться...

- Второе отделение, выходи...

- Третье...

Видно, в роту пришел кто-то из начальства. Может, ротный, может, комбат. Точно. Пришел ротный. Забегал, изображая кипучую деятельность, ленивый Бабич. Ну и мы потянулись на построение. Построились. Перед нами, как индюк перед курицами, вышагивает Коля Николаюк, наш зам. ком. взвод. Коля - бульбаш, причем не просто чистокровный белорус, а деревенский. Мы временами над ним издеваемся: «Бульба ёст, вода радом, дров наколол и все в парадку». Когда Николаюк проводит осмотр, это еще полбеды, хуже, когда ротный. Тогда прощай художественная литература на лекциях. Дело в том, что после осмотра мы двинем на завтрак и оттуда сразу на занятия. В расположение попадем только после обеда. Зная это, начальство, борясь за успеваемость, проверяет наши сумки с конспектами и выгребает оттуда ненужные на свой взгляд предметы. Такие, допустим, как художественная литература. А что курсанту делать во время скучной лекции, если нет книжки? Правильно: шапку под голову и спать. Благо, сейчас осень и мы уже перешли на зимнюю форму одежды.

Осмотрели, проверили, можно идти питаться. Столовая у нас прекрасная, а меню просто замечательное. Первый год я записывал названия блюд, узнавая потом их значение. Открытия были просто поразительные. Например, полгода на ужин была "рыба припущенная". Как я выяснил это рыба вареная на противне. Интересно, как на противне можно сварить рыбу?

Приступаем к завтраку. Сегодня опять перловка - дробь16. На вид склизкая, а на вкус сухая. Поклевав ее маленько, приступаю к чаю с бутербродом по-кировски. Не путать с бутербродом по-щировски. Бутерброд по-кировски - кусок хлеба с маслом, на который размазываются два куска сахара. Всего нам полагается четыре. Два идут в чай, а два на бутерброд. Бутерброд по-щировски - четыре куска хлеба с маслом и несколько кусков сахара между ними. Щирыч - наш приятель. Мужик серьезный, хозяйственный и страшно прожорливый. Такой бутик, как у него, больше никому в рот не лезет.

Ладно, с чаем покончено, оглядываюсь. Щирыч уже сожрал большую тарелку каши и доедает свой бутерброд. Значит, остальные уже поели. Точно. Старшина командует:

- Рота, встать, выходи строиться.

Рассиживаться некогда, уже немного опаздываем на занятия. Сегодня у нашего взвода две лекции по физике, семинар по тактике и огневая. На физике отоспимся. Наука она, может, и интересная, но уж больно нудно читают. Преподаватели подобрались откровенно слабые.

Кстати, из-за физики в прошлом году произошел уморительный случай. Наш комбат был вызван в аудиторию для лекций по физике, где ему предъявили некую запись на столе...

На первом же перерыве батальон был построен, и комбат обратился к нам с речью:

- Как вы думаете, кто находится перед вами?

- Подполковник Савинов, командир батальона, - нестройные выкрики из строя.

- Нет, товарищи. Я двадцать пять лет в армии и не знал, кто я такой. Но спасибо товарищам из четвертого взвода, просвятили. Перед вами - гнойный пидор!

Услышав это, не только курсанты, но и некоторые офицеры сложились пополам от смеха. Более устойчивые смеялись отвернувшись, в кулак. Старина комбат прочитал злобную надпись и, видимо, воспринял ее буквально.

Два часа физики пролетели, как единый сладкий миг. Предстоящая тактика обещала быть весьма урожайной на двойки. К семинару взвод был не готов. Причины были хоть и уважительные, но кого волнует чужое горе. На семинаре воевали, наступали, отвечали и плавали. Подполковник Гордейчик, злейший враг третьекурсников, злобно торжествовал. Предчувствия не обманули: восемь несчастных вернутся домой в казарму с двойками. А сегодня уже четверг. Накрылось увольнение у них в субботу-воскресение, исправлять-то уже некогда. Правда, и мне радоваться нечего, в выходные я тоже буду грустить в казарме. У меня вчерашняя пара по термеху.

Огневая прошла нормально. Первый час - лекция, второй - тренировка нормативов. В этом мы уже доки. Норматив по загрузке боеприпасов в БМП перекрывается на несколько минут почти каждым. Время, однако, к обеду и очень хочется жрать. Режим великая вещь: наши желудки испускают сок точно по расписанию, как у собак Павлова.

Обед просто замечательный. Зря я, видно, издевался над столовой. На первое борщ, на второе тушеная картошка с мясом, даже винегрет приготовили. На четвертое, как положено, компот. Нет, сегодня явно мой день. На зарядке повезло, на тактике пронесло, на обеде подвезло.

Ну вот, сказал и сглазил. Говорила мама: "Молчи, сынок, целее будешь." Нет, все не слушаем старших. После обеда заявился командир роты и радостно сообщил, что после обеда спортивно-массовую работу будет проводить он лично. Он лично - значит опять бег и не менее пяти километров, а то и все десять. После сытного обеда-то, а? Не болтал бы зазря, может, сидел бы на собрании каком или качался в спортзале на тренажерах.

Ладно, пробежали, не померли. Что-то не очень он нас и гонял сегодня, всего километров пять. Видно, сам не в форме. Ну и хорошо. Нам лишние подвиги ни к чему. Вроде, все отбегали на сегодня.

Самоподготовка. Про нее рассказывать нечего. Название говорит само за себя. Есть только ряд ограничений. Вставать нельзя, выходить нельзя, спать тоже нельзя. За соблюдением этих требований следит наш командир взвода. Следишь? Ну и следи себе. Мы с Антоном развиваемся интеллектуально. Играем в быка и корову. Игра такая интересная, что никакой морской бой ей в подметки не годится. Так и время быстрей идет, и мозги не ржавеют. Антон - мой друг. Сидим мы вместе, спим рядом, ссоримся тоже ежедневно. Антон готовит меня в призеры по высшей математике. Готовит по особой методике. Вам лучше не знать по какой. Успехи у меня по В/М впечатляющие, и в диплом я получил отлично. Видно, в нем умер Сухомлинский. Ему, правда, об этом лучше не знать, а то перенесет свою методу еще на кого.

Как сказал Моисей, все проходит. Закончилась самоподготовка. Впереди час свободного времени. Для меня свободное время самая унылая часть дня. Я стою в темной комнате для чистки обуви, курю и смотрю на звезды. Хочется на волю. Хочется пройтись по темным питерским улицам, полюбоваться блестками Невы, выйти на стрелку Васильевского острова, спуститься к воде и подставить лицо порывам свежего ветра. Надоело все. Бросить бы это к чертовой матери.

В спальном расположении раздаются глухие удары. Это наши спортсмены-рукопашники долбят по мешку с опилками. Кто-то пишет письмо домой. В роте тоска.

- Рота, выходи строиться на ужин! - надрывается дневальный. Усталый Бабич лениво подгоняет нас на построение. Строимся и идем в столовую. Меню традиционное: картофельное пюре и рыба. После ужина надо подготовиться к завтрашнему дню. Сложить сумку, а если останется время, то подшиться и побриться. Завтра с утра не успею.

За этими хлопотами время проходит незаметно. Пора строиться на вечернюю прогулку и поверку. На прогулке рота уныло исполнила строевую песню, Бабич зачитал список личного состава. Все на месте. Вышел старшина и объявил наряд на завтра. Мне еще раз повезло. В наряд не попал.

Все мероприятия согласно распорядку дня окончены, через двадцать минут отбой. Вот и закончились еще одни сутки из бесконечной череды в тысячу четыреста шестьдесят один день обучения в Ленинградском Военном Общевойсковом Командном Училище им. С.М. Кирова. Теперь спать и набираться сил к следующему.

Куда пойти учиться

(третий курс, продолжение)

Служба продолжалась, продолжались и полевые выходы. Зимой и осенью нас размещали на побывку в так называемом клубе. Почему так называемом? Потому что на моей памяти как клуб он ни разу не использовался. Летом его использовали для самоподготовки абитуриентов, а весной, зимой и осенью как казарму для подразделений, занимавшихся на полигоне.

Обогревался клуб электрическими печками и не имел никакой вентиляции, поэтому зимой, когда внутри размещали сотню человек, конденсат собирался на потолке и большими каплями стекал на кровати второго яруса. Боролись мы с этим, разворачивая газеты и прилепляя их на мокрый потолок. Правда, когда газета сильно намокала она иной раз падала на лицо спящего.

Те, кто спали на нижнем ярусе от подобных происшествий были избавлены, но для них была другая напасть. По нижнему ярусу кровати по ночам шарились крысы. Были случаи, когда эти крысы кусали курсанта то за нос, то за ухо. В общем бытовые условия были так себе. Спали мы, не раздеваясь, высушивая заодно промокшую на полевых занятиях одежду. Снимали перед сном только бушлаты и обувь.

Как я уже писал, на втором курсе нам для полевых выходов стали выдавать камуфляж и бушлаты вместо шинелей. Камуфлированный бушлат был всем хорош, но очень уж был жаркий. Во время марш-бросков потели так, что нательная рубаха и китель промокали насквозь.

На снимке слева направо: Виктор Доготарь, Евгений Балка, Игорь Сенькин и автор.

К счастью, полевые выходы редко продолжались более двух недель, и мы счастливые возвращались в лоно цивилизации. Родные стены училища начинали казаться верхом комфорта. Вновь начинались лекции, семинары и конечно увольнения.

Весной на третьем курсе случился забавный эпизод. Уже известный вам п/полковник Дорохин на очередном занятии в училище решил, что у нас с Вашуриным длина волос не соответствует его представлениям о прекрасном и дал нам 10 минут на подстрижку.

Парикмахерская у нас в училище в это время была закрыта и мы, получив прямой приказ, отправились подстригаться в город. Пока шли решили сделать «Ёжик», как у Арнольда Шварценеггера из «Коммандо». Парикмахерша такой техникой не владела и подстригла нас под ноль.

Понятно, что за 10 минут мы не уложились, но увидев наши новые прически, Дорохин просто обалдел и, похвалив нашу решительность, больше никаких замечаний не делал.

Эпизод этот и на него произвел впечатление. На следующем полевом выходе я исполнял обязанности командира отделения. Представившись преподавателю, как положено, в ответ услышал:

- А, это лысый командир отделения, помню, помню.

На третьем курсе проще стали решаться вопросы с увольнениями. Если у курсанта не было двоек и нарядов отпускали практически беспрепятственно. Жилищный вопрос у нас, правда, несколько ухудшился. С прежней квартиры пришлось съехать. Для достоверности хозяева объяснили, что ждут дочь с внуком. На самом деле, думается, их просто не устраивала цена, а платить больше мы не могли. На дворе стояла середина 90-го года, цены ползли вверх, а стипендия упорно не хотела увеличиваться. Пачка сигарет "Космос" стоила уже три рубля, и на свои деньги я мог приобрести аж 8 пачек сигарет, а еще надо было покупать "мыльно-рыльные" принадлежности, крем для обуви, материал для воротничков, тетради, ручки, да мало ли чего еще.

Один заход в кафе (чайную), на нашем сленге "ЧИПОК", облегчал кошелек минимум рубля на три. При том скудном рационе, который нам давали в столовой и при тех физических нагрузках, калорий не хватало категорически, и кафе являлось той палочкой-выручалочкой, которая их пополняла. Те, у кого появлялись деньги, переставали ходить в столовую, обедая в кафе.

Там продавали вкусные сочники по 22 копейки, булочки, сок, молоко, какие-то пирожные, сигареты и печенье. Голодные, заваливаясь в кафе, мы набирали сочников, сока и молока столько, что иной раз понимали: нет, столько съесть я не смогу. Тогда вступал в действие принцип – ни грамма врагу. Съев все подчистую, выходили из ЧИПКА с ощущением, что где-то под подбородком сочник плавает в молоке и не может провалиться в переполненный желудок. Такие пиршества случались нечасто, по причине весьма скромного финансового положения.

Дополнительно к стипендии рублей 40 я ежемесячно получал от родителей и бабушки. Всего выходило рублей 60-65. Денег хватало впритык, и на квартиру я мог выделить, самое большее, рублей двадцать. Товарищи мои находились в подобном положении, а тех 60-80 рублей, которые мы наскребали, смогло хватить лишь на домик 47 года постройки, который в лучшие времена использовался хозяевами как сарай.

Находился он непосредственно у свинарника и за свою убогость заслуживает отдельного описания. Если быть совсем точным, то сарай одной стеной примыкал к свинарнику. Печка в сарае правда имелась. Была и газовая плита с переносным баллоном. Дом располагался неподалеку от училища и имел отдельный вход. Плюсы на этом заканчивались.

Удобств не было даже во дворе. Соседство со свинарником, кроме "приятных" запахов, давало еще и массу крыс. Крысами кишел весь дом. По ночам они вылезали из нор и устраивали мини олимпиаду. Бегали наперегонки, залезали на столы и с громким визгом прыгали вниз. Устраивали драки за кусок хлеба, а в качестве бега с препятствиями, носились по кровати. Крысам было весело, нам нет. Оставаться ночевать в доме одному было равносильно самоубийству. Мало того, они еще пожрали почти всю обувь и подпортили некоторые вещи.

За водой надо было ходить на колонку метров за триста. Сквозь щели в стенах и оконных рамах весело посвистывал ветерок, и если жарким летним днем это было даже приятно, то холодным зимним вечером ощущать такое было досадно. Это, как вы понимаете, минусы. Из-за этих минусов мы не ночевали там даже в компании. Только в редких случаях, перебрав на каком-нибудь празднике, приходилось оставаться на ночь. Не идти же в училище в нетрезвом состоянии.

Собравшись с силами, мы вымыли в сарае полы, привели в божеский вид шкафы, перемыли посуду и ... прожили там до выпуска.

Если вопрос с жильем худо-бедно решился, то вопрос питания оставался открытым весь период обучения.

К концу третьего курса рота почти в полном составе уходила в увольнение. Тогда от нашей компании оставшихся в столовую делегировался представитель в лице Щирыча, и в случае удачи иной раз удавалось добыть весь ротный паек масла и сахара. Иногда он мог достать еще пару противней жареной рыбы (если рота целиком уходила в увольнение). Тогда дома мы закатывали настоящий пир.

Мне, как самому плохому завхозу, поручалась грубая физическая работа. Если конкретнее, то перетаскивание всего вышеперечисленного от училища до квартиры.

Дрова для печки в виде хвороста, досок и прочего деревянного хлама собирали сообща. Устраивался небольшой субботник с выходом на развалины и свалки. Заготовленного топлива хватало недели на две, затем осуществлялся новый выход.

Постепенно с ростом цен количество наших соседей увеличивалось. К выпуску, вместо трех человек, у нас жило шестеро, не считая тех, кто пользовался нашей берлогой время от времени.

Учеба между тем продолжалась, большинство точных наук заканчивалось на третьем курсе. Оставшиеся превратились в курсовые проекты. Курсовой по деталям машин, курсовой по проектированию парка боевых машин. Надо заметить, что парк, помимо боксов и стоянок, имеет еще кучу различных помещений и причиндалов. Ремонтные мастерские, аккумуляторную, несколько ворот для разных подразделений, контрольно-пропускной пункт, мойку и еще много чего. Для всего этого необходимо рассчитать метраж, определить местонахождение, спроектировать коммуникации и т.д. Мало того, это все необходимо обосновать. В общем работы уйма. Правда, мне от курсового по проектированию парка удалось отвертеться. Произошло это случайно и по большому блату.

Вместе с группой счастливчиков мне удалось попасть в бригаду по подготовке наглядных пособий для кафедры физики. Бригада у нас подобралась УХ! Подготовить надо было 8 щитов размером метра три на два. Щиты надо было загрунтовать, снабдить красочными заголовками и изобразить на них ход различных физических процессов.

Комизм ситуации заключался в том, что все в бригаде рисовали примерно так, как Остап Бендер с Кисой Воробьяниновым или немного хуже. Загрунтовать мы щиты с горем пополам загрунтовали, и даже попытались писать заголовки, но на этом дело и встало. Необходимо было срочно разыскивать художника. Основная трудность этого этапа заключалась в том, что штаты, так сказать, были уже утверждены и заполнены. Само собой, подразумевалось, что среди нас уже имеется свой Рубенс, иначе зачем освобождать от дипломной работы группу лоботрясов.

С огромным трудом нам удалось заполучить парня, который действительно умел рисовать. Правда от курсового проекта его освободить так и не удалось. Работать задаром он отказывался. Ситуация требовала скорейшего разрешения.

В конце концов за его художества ему были предоставлены большие льготы при сдаче экзамена по физике. Забегая вперед скажу, что пару баллов на экзамене художнику тоже накинули и он получил в диплом твердую четверку. Я сам видел, как он, борясь с волнами вопросов и огибая рифы задач, в конце собрался благополучно утонуть, однако преподавателю напомнили о его несомненных заслугах, и проблема разрешилась к вящему удовольствию сторон.

Впрочем, получив свои льготы по курсовому проекту, грех было не воспользоваться такой благоприятной ситуацией и при сдаче экзамена по физике. Ложной скромностью курсанты "кировцы" не страдают и от обеих кафедр мы получили сполна. Мало того, что курсовой проект нам поставили автоматом, еще и на экзамене по физике нам добавили по паре баллов.

В добавок один день в неделю, вместо занятий, мы выдвигались на кафедру физики готовить плакаты, но поскольку про художественные способности я уже рассказал, можно сказать, один день в неделю у нас был свободным. Такая вольница продолжалась до зимнего отпуска.

Правда, перед зимним отпуском произошло еще одно знаменательное событие - двухнедельный полевой выход с трехсуточным пребыванием на открытой местности. Отыгрывались ротные тактические учения в обороне и наступлении.

10 января подняли нас по тревоге в половине шестого. Погода над нами явно издевалась. Стоявшая три дня подряд плюсовая температура сменилась тридцатиградусным морозом. События эти врезались мне в память по двум причинам. Во-первых, вывели нас в поля 10 января 1990 года, свой двадцатый день рождения мне пришлось встречать в лесу. Сашка Гуденко, раздавая завтрак, подарил мне здоровенный кусок сахара-рафинада. Во-вторых, после оттепели как раз ударили 30 градусные морозы.

Кто зимовал в Ленинградской области, знает, что это такое. Костры разводить было строго запрещено, чтобы не демаскировать себя перед противником. За сутки перед нами такое же занятие было у 7-й роты, с погодой, правда, им повезло больше.

Во время занятия их роты стояла оттепель, и все снежные заносы здорово подтаяли. 7 рота получила валенки, и за трое суток они намокли так, что начали кое-где расползаться. Сушить на полигоне их было негде, да и некогда, а комплект валенок в батальоне был только на оду роту, поэтому нам тридцатиградусный мороз пришлось встречать на улице и в сапогах. Учения, как я уже писал, начались в половине шестого утра с команды: - Рота подъем. Тревога. Поскольку мы спали на полигоне одетыми, подробно об этом я уже писал раньше, контрольное время выхода роты по тревоге было замечательным. По тревоге рота вышла в район сбора. Для нас он был определен в парке боевых машин. Там мы погрузились в БМП и двинули занимать оборону.

К десяти утра рота заняла оборону на заранее подготовленных позициях, на гребне холма. Перед нами расстилалось здоровенное поле протяженностью в несколько километров. Мороз крепчал. До обеда просидели в окопах, наблюдая за воображаемым противником. Ноги коченели.

Часов с одиннадцати вся рота исполняла танцы народов мира, приговаривая как Мягков в фильме «С легким паром»: надо меньше пить, надо меньше пить, надо меньше пить.

Обед, подвезенный прямо на позицию, в дороге остыл. Каша льдом не покрылась, но и теплой не была. Пообедали горячим чаем из термоса, хлебом с маслом и сахарком. Масло от мороза задеревенело и на хлеб намазываться не желало. Приходилось бросать его в кружку с чаем, там оно оттаивало и после этого можно было попытаться намазать его на хлеб.

Добавите ко всему прочему полную неизвестность наших предстоящих действий. Никаких планов занятий нам никто не объяснял, задачи ставились по мере необходимости.

Ожидания наши насчет перехода в наступление после обеда не оправдались. До наступления темноты рота торчала в окопах. Из состава подразделения выделили шесть человек, которые должны были исполнять роль противника.

Создали из них три группы и выделили три машины. После ужина коварный противник начал боевые действия. Всю ночь мы отражали нападения противника переходя в контратаку. Снега навалило по пояс, а в некоторых местах и по грудь. После контратаки промокшие насквозь курсанты возвращались на места ночевки. Хоть с этим мне повезло. Моему отделению досталось место в теплом БТРе. Некоторые ночевали в неотапливаемых землянках, такие небольшие норки, вырытые прямо из траншеи. Другие в вонючих от солярки холодных десантных отсеках БМП.

За ночь мы отразили около шести нападений. Надоело это все до чертиков. К утру две «диверсионные» группы отловили, отняли автоматы и набили рожи горе-диверсантам. Утром поймали третью группу. Ее постигла та же участь. Очень уж они нас достали своими действиями. Плюс все замерзли, оголодали, устали, в общем настроение было так себе.

На второй день начались занятия, сначала по огневой, потом по тактической подготовке. С огневой подготовки в училище увезли несколько обмороженных счастливчиков. Один парень, побледнев, вывалился из строя, потеряв сознание. Его эвакуировали в первую очередь, остальные добирались до машины своим ходом. Мы остались воевать дальше. За занятиями второй день пролетел незаметно.

Отделение наше вторую ночь ночевало в БМП, я уже говорил, что десантные отсеки там очень холодные. Третьи сутки учений пролетели еще быстрее. Ночь застала наш взвод в учебном классе топографии. Так назывались неотапливаемые одно-двухэтажные домики, по своему учебному профилю оборудованные для проведения занятий. Здание было с цокольным этажом, в котором стояли парты. Сдвинув их вместе, мы благополучно переночевали и утром убыли для продолжения занятий в заснеженные поля.

Закончиться все должно было марш-броском на пять километров и пешим маршем в училище, однако в связи с тяжелыми климатическими условиями марши отменили и после обеда нас, помятых и мороженных, доставили в училище на машинах. В училище, сдав оружие и переодевшись, рота почти в полном составе смылась отогреваться в баню. Начальство наше на такие вещи смотрело уже спокойнее и на небольшую самовольную отлучку не обратило особого внимания.

Не могу не вспомнить добрым словом общественную баню Петергофа. Как я уже писал, своей бани у училища не было. Мылись мы побатальонно, как правило, в неурочные часы в городской общественной бане. Находилась она на бульваре Ленина (сейчас Эрлеровский) буквально в двух минутах ходьбы от училища в одноэтажном длинном здании. В настоящее время там находится ресторан. Направо располагалось женское отделение, налево мужское.

Поскольку на помывку нас водили в нерабочие утренние часы, одна рота мылась в женском отделении, другая в мужском. Одновременно с помывкой два каптенармуса меняли нижнее белье и портянки. В холодное время года мы носили белые рубахи и подштанники на пуговицах. Образцы такого белья можно увидеть в фильмах про гражданскую войну. Абсолютно аутентично. Летом выдавали более современные синие трусы и белые майки.

Помните фильм «Джентльмены удачи»? Именно в таких трусах и майках убежали из тюрьмы Доцент с приятелями. Надо признать, что и белье, и портянки были достаточно удобными. Недаром эти элементы продержались в армии столько времени. Комплектов белья было два, тонкое хлопчатобумажное и теплое бязевое. Зимой х/б комплект меняли на бязевый. Портянки же были удобны тем, что когда ноги намокали, можно было их перемотать сухой стороной и идти дальше с сухими ногами.

Понятно, что удовольствия такие утренние помывки нам не доставляли, тем более парилки в это время были выключены и баня по сути превращалась в душевую. То ли дело самостоятельный поход в баню. Билет туда стоил сущие копейки. Рядом с кассой был буфет, в котором можно было выпить пива или лимонада. Пивом мы не злоупотребляли, а вот лимонад пили с удовольствием. Парилки были довольно неплохие, тем более что всегда находились умельцы-энтузиасты, которые периодически подправляли пар и наводили в парных порядок.

Особенно приятным было посещение бани после полевых выходов. Грязные, усталые, намерзшиеся приходили мы в баню. Не спеша напаришься, отмоешься до хруста, выпьешь стакан лимонада и жизнь заиграет новыми красками. Некоторые любители умудрялись иметь свои веники для парилки, у меня не было. Как они их доставали и где хранили, не знаю.

Курсантов в баню всегда ходило немало, поэтому наше появление никого из местных завсегдатаев не удивляло. Иногда после некоторых полевых занятий в баню нам разрешали сходить официально, тогда половина присутствующих была курсантами.

Раз после вождения танков вся баня была занята нашими товарищами. Поскольку вождение проходило поздней осенью или ранней весной, не помню точно, мы все были настолько мокрые, грязные и замерзшие, что командование разрешило посетить баню после занятий официально.

Дело в том, что когда танк преодолевает какую-нибудь канаву полную воды, он своей массой эту воду выталкивает, а затем она обрушивается на танк мощным потоком, заливаясь в люк механика-водителя. У нас это называлось «ловить дельфинчика». Возможно, у танкистов есть другой термин, не знаю, все же я учился в мотострелковом училище.

Начало отпуска ознаменовалось неприятными событиями, происходившими за стенами училища: железнодорожники на всех направлениях объявили забастовку. Поезда или вообще перестали ходить, или ходили с опозданиями в несколько часов. События эти вызвали в нашей среде вполне понятные и обоснованные волнения. Почти все курсанты были иногородними, и транспортная проблема затрагивала нас напрямую. Я, помнится, проторчал на Московском вокзале добрых шесть часов, несмотря на то, что билет на поезд был куплен заранее. Наконец, забастовка закончилась, поезд подошел.

В Советском Союзе почему-то многие считали, что военных информируют куда шире прочего населения страны и из других источников. Мои попутчики в поездах, узнав, что я курсант, начинали активно интересоваться политическими и прочими новостями. Признаваться в том, что новости мы узнаем из программы «Время», казалось мне тогда непрестижным. Приходилось рассказывать свое мнение, выдавая его за секретную информацию.

По мере дальнейшего шествования "Перестройки" народ все более политизировался. Запуганный обыватель начинал боятся армию. С 89 года нас уже перестал удивлять вопрос, часто задаваемый прохожими: «Сынки, будете в нас стрелять, если что?»

Обстановка в стране менялась к худшему. Когда я приехал поступать, на Невском через каждые 10 метров стояли лотки с сигаретами, мороженным, пирогами и другой мелочью. Два года спустя сигареты продавали в редком магазине, лотки с Невского исчезли. Ленинградцы, приветливые и добрые, стали хмурыми и озабоченными. Особая питерская атмосфера в отношениях людей стала исчезать. Для примера хочу привести одну маленькую историю.

В девятом классе я с приятелями приехал Ленинград на каникулы. Хотелось поближе познакомится с жемчужинами мировой культуры. Возвращаясь после осмотра очередного музея вечерней электричкой, мы налетели на контролеров. Билетов у нас не было, потому что денег было негусто, приходилось экономить. Признаваться не хотелось, и мы усердно искали по карманам несуществующие билеты. Когда расплата стала неизбежной, в нашу защиту вступились все пассажиры вагона.

- Чего пристали к мальчишкам.

- Я сама видела, как они билеты брали.

- А я в очереди в кассу с ними стояла.

- Пьяных лучше бы ловили.

- Туалеты в электричках когда откроют? Зассали все вагоны.

Ошарашенный таким напором, контролер был вынужден нас отпустить, пригрозив напоследок:

- Попадетесь мне еще раз, точно оштрафую.

- Не попадемся, мы гости из Москвы.

Ещё одной особенностью Ленинграда было то, что двушки (две копейки) на телефонный звонок ленинградцы не меняли, а спрашивали, в отличие от москвичей. Приятели мои в ночь перед отъездом таким образом собирали деньги на ужин. За десять минут можно было, не теряя достоинства, набрать на батон хлеба.

Теперь люди становились все более настороженными и раздраженными. В городе участились нападения на военнослужащих. Через год обстановка станет такой, что офицерам прикажут ходить на службу и обратно только в гражданке, а курсантам запретят одиночные передвижения.

Пока же за стенами училища эти перемены особо не ощущались. Мы жили в своем замкнутом мире, наблюдая обычную жизнь из кузова грузовика и в редких увольнениях. Вопросы учебы, отпуска, выпуска, распределения казались куда важнее. Задачи были ясными, цели определены, перспективы казались незыблемыми.

Возвращение после отпуска к нормальной армейской жизни и службе начиналось с поиска формы. Аккуратно сложенные перед отпуском комплекты обмундирования, наши проштрафившиеся товарищи, которых оставили делать уборку и ремонт, оттаскивали в классы самоподготовки и сваливали там в кучу. В той куче они так перемешивались, что найти свою гимнастерку, штаны или сапоги было очень проблематично, не говоря уж о портянках.

Сказать откровенно, после мягких, чистых, домашних носочков, наматывать на ноги грязные, вонючие, заскорузлые портянки было очень неприятно. Особенно если эти портянки были не твои. Ко всему прочему у нас находились ребята, которые не меняли свои портянки неделями. Вот такой процедурой и завершался отпуск.

Уничтожив к концу дня все домашние припасы, поделившись впечатлениями прошедшего отпуска и вволю наговорившись, часам к 12 ночи рота, наконец, засыпала. Так вот заканчивались все наши отпуска.

На следующий день зарядка по полной программе, утренний осмотр и занятия. После занятий обед, самоподготовка, факультатив по физо, ужин, свободное время, вечерняя прогулка, поверка и отбой. На следующий день такая же круговерть, через неделю, месяц, то же самое, разбавленное караулами, нарядами и полевыми выходами. Через три дня такой жизни отпуск отходил далеко в прошлое, казалось, его никогда и не было. А еще через неделю курсанты начинали по новой отсчитывать дни остающиеся до следующего отпуска.

В дополнение ко всем учебным нагрузкам добавились парадные тренировки. В парадах участвует только третий курс училища. Второй курс еще недостаточно подготовлен, четвертый слишком занят подготовкой к выпуску.

Военный парад — это квинтэссенция слаженности. Если «балет с карабинами» дело красивое, почетное, но все же внутреннее, то парад, да еще на Дворцовой площади возле Зимнего дворца в самом центре «колыбели революции» - дело почти политическое.

Если дневальный — это лицо роты, то парад - лицо наших Вооруженных сил.

Парадная коробка составлялась лишь из одной роты курса, и даже в этой почетной роте в параде участвовали не все.

Те, кто не попал в коробку, надувались и говорили:

• Да я и сам не хочу.
• Очень мне это надо.
• Вы будете топать днем и ночью, а мне-то повезло как!

На самом деле все эти фразы лишь прикрывали обиду и какое-то чувство собственной неполноценности. Я горд и доволен, что мне довелось принимать участие в параде 1990 года на ноябрьские праздники.

На майский парад меня не взяли, поэтому я очень хорошо представляю то, что описал выше, побывав по разные стороны баррикад.

Подготовка к параду начинается за полгода до его начала.

Сперва это занятия индивидуальной строевой подготовкой внутри училища, затем занятия по шеренгам и только потом в составе парадной коробки.

Через четыре месяца ежедневных многочасовых занятий строевой подготовкой, да, да многочасовых, час утром, вместо зарядки, и три часа после обеда, начинаются ночные тренировки на Дворцовой площади.

Может быть для кого-то это было и утомительно, но мне очень нравилось.

Вывозили нас в Ленинград часам к девяти вечера. Перед ночными тренировками после обеда рота укладывалась спать на два часа, утром давали отоспаться еще час вместо зарядки.

Нарушался опостылевший постоянный режим дня, жизнь начинала звучать по-новому.

Потом высадка в центре Питера. Для нашего училища место было определено за Екатерининским садиком, горячий чай, перекур, построение в парадную коробку и марш по закоулкам, минуя Невский проспект, до Дворцовой площади. Мимо Инженерного замка, Летнего сада, Марсова поля, по Миллионной улице.

Осень еще теплая, Петербург сверкает огнями, идешь как на экскурсии.

Сама тренировка заключалась в общем построении всех подразделений, участвующих в параде, и прохождении их торжественным маршем три-четыре раза. Техника в таких репетициях не участвовала. Ее привлекали лишь в двух последних тренировках перед самым парадом.

Ночные тренировки длились около четырех часов и заканчивались к полуночи, после чего назад мы возвращались уже по Невскому проспекту, пили горячий чай и к двум часам ночи были в училище.

В день парада нас подняли в четыре утра, загрузили в ЗИЛы и в семь часов привезли на Миллионную улицу. Напомню, что на дворе стоял 1990 год, политическая обстановка была очень напряженной. Народ, или как принято сейчас говорить электорат, панически боялся людей в погонах, да еще и с оружием. Всем памятны были события в Нагорном Карабахе и Прибалтике. Неясно было, состоится парад или нет. Поэтому чтобы зря не нервировать население, нас закрыли в машинах, завязав брезентовые ремни. Парад начинался в десять, на дворе стоял ноябрь.

Курить и прыгать в машинах категорически запретили. Мы должны были делать вид, что в машинах никого нет и они стоят тут просто для красоты.

В итоге за два часа сидения в закрытых машинах мы так намерзлись, что когда в девять нас выпустили, восторг был сравним с чашкой горячего чая у камина в зимнюю ветреную ночь.

Забыл сказать, что наша парадная коробка шла на параде с карабинами на руку. То есть штык примкнут и смотрит вперед. Как психическая атака офицеров-каппелевцев в фильме «Чапаев». Только у нас головы повернуты в крайнее правое положение и приподняты.

Маршируя в строю, видеть ты мог только грудь четвертого человека, и то скосив глаза, как норовистая лошадь. Куда направлен твой штык, не видишь ни ты, ни твой товарищ сзади, чей штык гуляет возле твоей шеи.

После прохождения торжественным маршем на плацу остаются оторванные подметки и килограммы оторвавшихся подков, которые выдают перед генеральными репетициями парада.

Жертв особых не было как, впрочем, и на тренировках. Так, несколько ободранных штыком шей. Зато потом возвращение в училище, радость и парадное увольнение. На этот раз амнистировали всех двоечников и в училище остался только наряд из курсантов, не участвовавших в параде.

Пожалуй, стоит несколько слов сказать о наряде по роте. Я уже об этом упоминал, теперь расскажу подробнее. Как правило, в наряд по роте заступают пять человек, один дежурный и четыре дневальных. Дежурный по роте - временный начальник всех дневальных, поэтому его назначают из сержантов.

Задачи наряда простые: охрана комнат для хранения оружия, наведение и поддержание порядка в расположении, контроль за распорядком дня и обеспечение связи командира роты с руководством училища и дежурным.

Вроде бы ничего сложного, но представьте, каково поддерживать порядок в помещении, где живут и занимаются одновременно сто с лишним человек.

На практике это выглядит так: после завтрака рота уходит на занятия и дневальные начинают наведение порядка. Им надо помыть два туалета и умывальника, подмести и натереть полы во всей казарме. Пол в расположении паркетный, его натирают мастикой темно-красного цвета. Затем паркет полируют специальными щетками, которые закрепляются на ноге. Процесс этот длительный и утомительный. Помещение казармы большое, только коридоры на первом и втором этаже метров по пятьдесят, а еще два спальных помещения.

Для ускорения процесса использовалось самодельное приспособление, которое называли «машка». Прямоугольная металлическая рама была сварена таким образом, что в нее укладывались шесть половых щеток. Сверху были приварены несколько траков от танковых гусениц и т-образная ручка, двигавшаяся на 180 градусов в одной плоскости. Весила «машка» килограммов 15 и ускоряла полировку пола в несколько раз. Единственным ее недостатком был большой размер, поэтому в ограниченном пространстве пол натирали, надев щетку на ногу.

Пол натертый таким образом выглядел очень красиво и солидно блестел темно-вишневым цветом, как лакированный. Красота, правда, была недолговечной. Любое прохождение по полированному паркету оставляло за собой матовые следы, которые портили всю красоту. Поэтому натирать полы наряду приходилось три-четыре раза в день, а коридоры и того чаще.

Только наряд управился с наведением порядка и спокойно выдохнул, рота возвращается с занятий. Быстро затоптав все полы и загадив туалет с умывальником, курсанты уходят на обед. Наряд наводит порядок. Рота пришла с обеда и переместилась на самоподготовку, затоптав все полы и загадив умывальник. Дальше вы уже поняли...

Спать дневальные могли по очереди, только ночью и не более 4-х часов, не раздеваясь и не снимая поясного ремня со штык-ножом. Штык-нож на ремне был отличительным признаком дневального, а дежурный по роте носил красную нарукавную повязку с соответствующей надписью.

Все дежурные в советской армии в наряде носили такие повязки. Без повязки был только начальник караула, которого часовые должны были знать в лицо.

В общем, наряд по роте сам по себе был делом утомительным. Шесть часов простоять у тумбочки, остальное время летая как электровеник, было непросто. А чтобы служба медом не казалась, командир роты периодически устраивал своим «любимцам» заход на орбиту.

Орбита выглядела так: дневальный или дежурный (а изредка и весь наряд) снимался с дежурства и заступал снова. Если с наряда тебя снимали утром, повторно в наряд ты заступал в тот же день. Если слетел с наряда после обеда, заступал на следующие сутки. Напомню, что ночью дневальный мог поспать два-три часа, а все остальное время находился в непрерывном движении, отдыхая стоя на тумбочке (специальная подставка) возле телефона.

Попадали на орбиту по залету, попавшись на каком-нибудь нарушении или не сойдясь во мнении с командиром роты. Поскольку у нас прав тот, у кого больше прав, курсант на орбите мог провести от двух суток до недели и больше.

Залет залету рознь, были смешные случаи, вызывающие улыбку и сегодня. Раз я попал на орбиту благодаря командиру нашего батальона полковнику Иванову Б.И. Как я уже писал, мужчина он крупный и представительный, весом, наверное, килограммов сто тридцать. Кабинет его, к несчастию, находился в расположении нашей роты на первом этаже.

Днем, когда рота убыла на занятия, дневальные навели порядок и предавались недолгому отдыху, комбат решил сходить в туалет. Туалет в казарме совмещен с умывальником и состоит из двух комнат. В первой вдоль стен расположены краны и раковины, с висящими над ними зеркалами. Пол в умывальнике - шлифованный бетон с вкраплением каменной крошки и стекла, под небольшим уклоном сходящийся к центру комнаты. В центре канализационное отверстие, закрытое решёткой.

Сам туалет находится во второй комнате, и чтобы туда попасть, надо пройти через умывальник. На беду наряда кто-то на пол умывальника выплеснул заварку из чайника, и Б.И., поскользнувшись на мокром полированном полу, сел своей солидной задницей прямо в лужу заварки.

Последствия нетрудно представить. Громким ревом был вызван командир роты (кабинет на втором этаже), и наряд пошел на орбиту. Хотя если внимательно посмотреть, вины нашей тут нет. Я даже знаю, кто эту заварку выплеснул на пол. Каптеры или более правильно каптенармусы из нижней каптерки.

Звучит романтично и красиво, как-то даже по-пиратски, корсары, квотермейстеры, на самом деле все проще. Каптерка — это место, где хранится обмундирование и снаряжение рядового состава в казарме. Каптерок у нас две. На первом этаже хранятся вещевые мешки и снаряжение для полевых выходов, на втором парадная форма. Еще есть сушилка – комната, в которой стены и пол завешаны радиаторами отопления. В ней постоянно сохнет наша полевая форма, утепленные штаны и бушлаты.

Каптер - должность в армии важная и уважаемая. Он может твое снаряжение потерять, а может найти. Поможет сохранить в тайне от командиров какую-нибудь личную вещь. Найди-ка ее в сотне вещевых мешков.

Командир роты - лицо материально ответственное, он отвечает за все имущество роты, в том числе и своим кошельком в случае недостачи. Для него крайне важно, чтобы каптенармусы были ответственные и надежные. Постоянные каптеры у нас появились не сразу. Помните я рассказывал про Славика, который променял бушлат командира батальона на банку мастики? Ошибся ротный, определив его в каптенармусы, но быстро свою ошибку исправил.

К концу второго курса определились постоянные каптеры. Они получали, выдавали и собирали белье, снаряжение, обмундирование. Вели его учет и организовывали хранение имущества. Понятно, что при таких заботах полноценно участвовать в учебном процессе они не могли.

Эти ребята практически не присутствовали на полевых выходах, приезжая только на особо важные занятия по огневой подготовке и вождению, не ходили в наряды. Изредка ходили в караул и то, подозреваю, потому что караульная служба была важной частью учебного процесса.

Другие занятия они своим посещением тоже не баловали. Курсант Гуденко, который был одним из постоянных каптеров нижней каптерки для занятий немецким языком был перманентно болен. Поэтому знания немецкого языка, изучавшегося мной в училище и за невостребованностью позабытого, остались в памяти словами постоянного рапорта: «Genosse Oberstleutnant des Zuges zwei der Kompanie acht ist zum Unterricht zurchtelen. Kadett Gudenko ist krank». Krank по немецки болен и рапорт в таком виде остался в памяти поскольку повторялся каждое занятие.

Нелирическое отступление

Кажется, в 1989 году в журнале «Советский воин» вышла статья Артема Боровика «Как я был солдатом армии США». Статью эту мы читали взахлеб, обдумывали, обсуждали, сравнивали быт и обучение американских военнослужащих с нашими.

Иронично, что обсуждение, которое мне запомнилось, происходило на разгрузке картофеля на овощной базе Нового Петергофа, а обсуждался момент неучастия американских военнослужащих в бытовых и хозяйственных работах. Никаких нарядов по кухне и хозяйственных работ у них не было. Упор делался на боевую, тактическую и физическую подготовку.

Ну и меню американского солдата ни в какое сравнение с нашим не шло. Соки, молоко, выпечка и омлеты с беконом вряд ли могли конкурировать с бигусом, припущенной рыбой и перловкой.

Несколько позже появилась информация о военных училищах американцев и англичан, методиках подготовки офицеров и сержантов. Наш начальник училища генерал-майор Голубев даже ездил по обмену опытом в Англию. Единственный положительный опыт, который он привез из поездки, заключался в необходимости подстричь всех курсантов под рейнджеровский стандарт: бритый затылок, а сверху «туго и упруго», длина волос не больше двух сантиметров. После поездки он ходил с линейкой по училищу и измерял длину волос курсантов. Если волосы были длиннее двух сантиметров курсант немедленно отправлялся в парикмахерскую.

Тогда мы над такими выводами смеялись и злорадствовали, позже я подумал: возможно он просто был реалистом и понимал, что ничего в системе подготовки изменить не сможет в первую очередь из-за разной концепции подготовки и использования офицерского корпуса в советской и американской армиях, ну и из-за материальных возможностей, конечно.

Прославился генерал Голубев и другими достойными проступками. В период табачного кризиса в 90-м он коробкам скупал сигареты в курсантском ЧИПКЕ, оставляя курсантов училища на голодном пайке. Куда он эти сигареты девал, догадаться несложно. По большому счету он оказался предшественником и мелким жуликом перед такими мастерами большого хапка, как командующий Западной группой войск генерал-полковник Бурлаков и некоторые его заместители.

После окончания училища я попал на службу в ЗГВ и собственными глазами видел, как разнокалиберное начальство, начиная с уровня дивизии, самозабвенно занималось спекуляциями и хищениями всего, что плохо лежит.

Двадцать лет спустя Сердюков, будучи министром обороны, попытался что-то сделать в этом направлении, переведя хозяйственное обеспечение в войсках на аутсорсинг, но поскольку концепция использования офицеров оставалась прежней, никакой аутсорсинг принципиально ничего изменить не мог.

Младший офицер в советской армии одновременно и швец, и жнец и на дуде игрец. Он должен знать тактику, топографию, военную историю, педагогику и психологию, основы военного права, уметь стрелять и чинить вооружение, водить и ремонтировать любую военную технику, иметь отличную физическую и строевую подготовку.

В войсках лейтенант организует и проводит занятия с личным составом, несет гарнизонную и караульную службу в нарядах, старшим команды ходит на различные работы, ездит старшим машины, готовит расписание занятий и план-конспекты для их проведения. Участвует в учениях и сезонных проверках, следит за исправностью и готовностью техники, выполняет много-много других задач, неся при этом полную персональную ответственность за любое происшествие во взводе.

Плохо почищено оружие – лейтенант сюда… В расположение пол не помыт – лейтенант… У солдата не почищены сапоги, ну, вы опять все поняли...

Возможно, мне так не повезло, но там, где я служил отношение к младшим офицерам было скотское. Недаром армейский юмор гласит: «Полковник, поставьте сюда шлагбаум или толкового майора». Всю службу было такое ощущение, что старшие и младшие офицеры - это две враждующие группировки. Старшая думает, как бы еще вздрючить (простите мой французский) младших, а младшие о том, как нагадить старшим и увильнуть от ответственности. По моему мнению, такая обстановка нормальной являться не может.

Если так относятся к офицерам, то сержантов просто не считают за людей. Отчасти это связано с тем, что многие сержанты младшими командирами являются чисто номинально. Гениальное изобретение советской армии – учебные подразделения или учебка, где за полгода из гражданского парня делают бравого сержанта, не взирая на его лидерские качества, чаще всего нулевые и физическую подготовку, примерно такую же, как лидерские качества. И вот в роте среди старослужащих появляется такой командир отделения. Сможет он командовать? Нет. Вы это понимаете, я это понимаю, старшие командиры и начальники тоже это прекрасно понимают.

Поэтому вместо него командовать будет командир взвода. Ответственность всю тоже возложим на командира взвода. Зря, что ли, его четыре-пять лет учили?

Вы можете мне возразить: в Америке профессиональная армия, там солдаты и сержанты мотивированы на выполнение боевых задач, а нам что делать? Думаю, надо начать с того, чтобы перестать изображать из себя идиотов. До сих пор чрезвычайной популярностью пользуется текст Указа Петра первого: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим начальство не смущать». Сомневаюсь, чтобы император издал такой указ, все-таки он был умным человеком, да и историки не подтверждают такого документа, но тенденция, как говорится, на лицо. Современным начальствующим держимордам такая постановка вопроса очень нравится. Я начальник, ты дурак.

Началось это не вчера. Г.К. Жуков с удовольствием демонстрировал всем подчиненным и равным по должности свое фантастическое хамство, а подчиненные радостно подхватывали такой стиль командования. Пока хам в погонах будет чувствовать вседозволенность и безнаказанность, ничего поменять не удастся.

Вернемся к сержантам и учебкам. Что мешало отправлять в учебные подразделения солдат после года службы и не абы каких, а проявивших задатки командирских качеств. «Зачем их отправлять в учебку? - спросит меня знаток армейской жизни. - Они и так опытные бойцы, а командир полка может присвоить звание сержанта и сам». Верно, но зачем тогда нужны эти учебные подразделения?

А если лейтенанта используете как сержанта, зачем его учить столько времени?

Зачем строевому офицеру теоретическая механика, начертательная геометрия и сопротивление материалов? Понятно зачем. Чтобы в случае его увольнения из рядов вооруженных сил, он спокойно пошел работать на гражданку инженером по эксплуатации колесно-гусеничного транспорта.

В годы моего обучения всем еще памятна была хрущевская реформа вооруженных сил, когда из армии уволили почти полтора миллиона человек без пенсии, жилья и работы. Хотя и произошло это более двадцати лет назад, шок был так силен, что министерство обороны тридцать лет после этого готовило офицеров с гражданской специальностью. Видимо, на случай возможного сокращения армии.

Мне любопытно, а кто-нибудь за эти годы интересовался статистикой трудоустройства уволившихся офицеров по полученной ими гражданской специальности? Думаю, результат бы их удивил.

За исключением инженерно-технических дисциплин, учили нас в училище достаточно хорошо. Может, и технические дисциплины давали неплохо, мне трудно судить, по складу ума я всегда предпочитал гуманитарные дисциплины. Особенно сильными были кафедры огневой подготовки и боевых машин.

Другое дело, что в войсках полученные знания и навыки быстро утрачивались в силу их малой востребованности именно по причине нецелевого использования младшего офицерского состава.

Не буду говорить за все рода войск, я служил в пехоте и говорю о положении офицера-мотострелка. Возможно, в других родах войск дела обстояли совершенно иначе. Говорили, что в советской армии есть три вида пехоты: морская, крылатая и тупорылая. Я служил в последней, где офицера частенько использовали вместо шлагбаума.

Хрен с ним, буду офицером

(ироническое название четвертого курса)

Четвертый курс — это смесь романтики, грусти, ожидание выпуска, ощущение собственной крутости и небольшой страх перед предстоящей службой в войсках.

Это войсковая стажировка, пошив и получение офицерской формы, последний курсантский отпуск и последний караул, праздник «день зачатия», когда до выпуска остается девять месяцев и по традиции пьются ведра пива. Подготовка к экзаменам. Шутки над младшими курсами. Сдача государственных экзаменов, золотая неделя и выпуск. Каска за машиной. Поплавки в каске полной водки. Сдача обмундирования и дача взяток. Получение документов. Прощание с Питером. Оставшиеся воспоминания.

Через месяц после окончания летнего отпуска, если быть более точным, где-то в конце сентября, по курсантской традиции мы отмечали девять месяцев до выпуска. Праздник этот назывался «день зачатия». Поскольку мероприятие это отмечалось с большим размахом (принимали участие все курсанты батальона), на общем собрании решили провести его в «Трех сосках».

«Три соска» - заведение легендарное. Несколько десятилетий эта пивнушка, находящаяся в двухстах метрах от железнодорожного вокзала в Новом Петергофе, поила пивом всех желающих и была излюбленным местом курсантов-кировцев. Нам, правда, удалось попользоваться ее услугами недолго. Несколько лет перед этим заведение было закрыто на ремонт, а через год после нашего выпуска, когда махровым цветом расцвело кооперативное движение, из него сделали ресторан, который вскоре благополучно сгорел. Так и прекратила свое существование местная легенда Нового Петергофа.

Нетрудно догадаться, что заведение пользовалось популярностью, несмотря на отсутствие особых удобств и качество пива. Поговаривали, что пиво разбавляют водой, добавляя для пены стиральный порошок. Закупаться надо было со своей тарой и в ход шли банки, бидоны, канистры, в общем, что у кого было. У нас не было ни банок, ни бидонов, поэтому пиво покупали ведрами, из расчета одно ведро человек на шесть. Пили его с такой скоростью, что однажды, принеся полное ведро, я на несколько минут отлучился по нужде, вернулся уже к финалу, пива оставалось на донышке.

Естественно подобные темпы существенно сократили время мероприятия. Не скажу, что закончилось первым - пиво или деньги, но за пару часов все запасы были выпиты, и мы начали расходиться.

Как правило, подобные праздники заканчивались либо мордобоем, либо крупным залетом, а чаще и тем, и другим одновременно. Мне по какой-то причине удавалось избегать подобных эксцессов, и ни разу я не попал ни в эпицентр скандала, ни в комендатуру, умудряясь уходить с места происшествия буквально за несколько минут до начала событий.

Не было исключением и окончание этого мероприятия. Веселый праздник закончился большим скандалом. Мы с Синим сразу же после уничтожения пивных запасов ушли к себе на съемную квартиру, поэтому подробности произошедшего стали нам известны только на следующий день.

Развеселившиеся курсанты решили показать молодецкую удаль и погонять «попов», которые тоже любили попить пивка. Началось с задирания коллег у «Трех сосков», потом беспорядок переместился на платформы у вокзала. Очаги напряженности вспыхивали поочередно то в Александрийском парке, то у вокзала.

Отличился в очередной раз наш молдавский друг Витя. В силу своего заводного характера оставаться в стороне он никак не мог и азартно включился в потасовку, оказавшись сначала в гуще схватки, а затем в руках наряда милиции, заковавшего его в наручники. Через Александрийский парк его повели в отделение милиции.

Дальше рассказываю с его слов: «Зашли мы поглубже в парк, и я сержанту говорю: «Отстегивай наручники». Он в ответ: «Придем в отделение, отстегну». Тогда я его левой в ухо бам, он упал, я опять говорю: «Отстегивай, а то убью». Он отстегнул, и я убежал».

История на этом не закончилась. Сержант добрался до отделения, и парк оцепили, пытаясь отловить нарушителей. Дело дошло до стрельбы, подозреваю, что в воздух. К счастью, никто не пострадал, а Дога весь следующий день ходил героем, раздувшись от гордости. Этот случай один из эпизодов того скандала. Милиция оцепляла вокзал, из комендатуры вызывали взвод обеспечения. Курсантов пытались ловить и задерживать. Поскольку быть задержанным, да еще в состоянии опьянения, дураков не было, на привокзальной площади и платформах происходили локальные стычки с последующей ретирадой курсантов-кировцев.

Не надо думать, что курсанты сплошь были хулиганами и драчунами. Напротив, бывали случаи совершенно обратные. Как-то весной курсант из кадетской седьмой роты возвращался из увольнения в училище. Путь его проходил через Суворовский городок - это район за вокзалом, где и мы снимали себе комнату, сплошь частный сектор. Дело было вечером, и к нему пристали несколько хулиганов. Парень он был крепкий, достаточно сказать, что, никогда не занимаясь с тяжестями, мог легко выжать от груди стокилограммовую штангу. Объяснив местной шпане, что хулиганить нехорошо, он заставил их отжиматься и спокойно пошел дальше.

На четвертом курсе случилось ещё одно чрезвычайное происшествие. Возле кинотеатра «Каскад» местная шпана избила курсанта первого взвода Кулика. Весть эта всколыхнула весь курс. Человек тридцать побежали к кинотеатру разбираться. Петергоф мы давно считали своей вотчиной и не только о драках, даже о попытках нагрубить со стороны гражданских и речи никогда не было. Хулиганов жестоко избили. Драка была такая, что одного из гражданских забили насмерть, еще трое с серьезными травмами были отправлены в больницу. Последствия были серьезные и ребят участвующих в драке следователи допрашивали до самого выпуска.

Но вернемся к «дню зачатия». Понятно, что такой скандал без последствий остаться не мог, последовал разбор полетов с оргвыводами, и рота на месяц была лишена увольнений полностью. Правда, через неделю-другую нас вывезли в один из совхозов Ленинградской области на уборку картофеля, и история была забыта.

На снимке первый слева Сергей Дудус.

Поселили нас в здании клуба. Из большого концертного зала вынесли стулья, заменив их сотней кроватей. Нудная работа по сбору картофеля и дождливая Ленинградская осень компенсировались относительной свободой и хорошим питанием. На картошку нас одели, как на полевой выход в камуфляж, на селе появилась сотня крутых, как нам казалось, рейнджеров. Досуг проводили, устраивая импровизированные концерты на сцене клуба, которые смотрели сидя или лежа на кроватях. Поразил меня командир первого взвода старший лейтенант Шунаев, который прекрасно исполнил несколько романсов под гитару.

Курсанты называли Шунаева Серега-телемастер за его попытки воспрепятствовать просмотру телевизора в неурочное время. Он вытаскивал у телевизора силовой шнур, вынимал предохранители, но ничего не помогало, телевизор продолжали включать. Видимо инженерное образование курсантов способствовало поиску нужных технических решений.

Никаких особых скандалов не припомню. Спиртным тоже не злоупотребляли, возможно, потому что купить его было просто не реально. В магазинах пропали сигареты, а горбачевская компания по борьбе с пьянством была в разгаре.

Экономическая обстановка в стране тем временем продолжала ухудшаться, по стране вовсю шагала перестройка. Из магазинов помимо спиртного и сигарет исчезли практически все товары, пользующиеся спросом. Для того чтобы обеспечить население самым необходимым, в городах вводились карточки покупателя и талоны. Сейчас это трудно себе представить, но без карточки покупателя тебя в магазине просто не обслуживали.

Приехав в очередной отпуск, я увидел, что верхнее отделение шкафа забито запасами мыла, стирального порошка и прочей бытовой химии. На мой удивленный вопрос мама ответила, что отоваривает талоны. Без талонов тоже купить что-либо путное было невозможно.

Когда сегодня рассказывают про плохой социализм с очередями и талонами, показывая пустые полки магазинов, надо понимать, что плохой социализм с пустыми полками и талонами пришел вместе с Горбачевым и его перестройкой.

Я уже вспоминал, как приехав в Ленинград в 1987 году, застал оживленный Невский проспект полный продавцами мороженого, сигарет, пирожков и лимонада, и как через два года это все исчезло.

Происходило все постепенно, в магазинах невозможно было купить ни куртку, ни джинсы, ни нормальную рубашку, все это покупалось у фарцовщиков возле Гостиного двора втридорога. Поэтому гардероб у нас был весьма ограниченным. На летний отпуск я купил одну белую рубаху поло, фирмы лакоста, джинсы и ремень. Проходил в них несколько сезонов. Да что там одежда, даже нормальную бритву можно было купить только у спекулянтов.

Цены тоже росли, приходилось постоянно решать вопрос добычи денег. На третьем курсе мы втроем, я и два Игоря, решили заработать разгрузкой вагонов. Дело было знакомое, нас периодически направляли на овощебазу для разгрузки, видимо, в порядке оказания шефской помощи. Картофель, например, разгружался с помощью большого металлического скребка, соединенного тросом с лебедкой на платформе. Грузчик ставил скребок на картофель и давил на него сверху, чтобы захватить как можно больше картошки, а лебедка вытягивала его из вагона. Затем надо было снова затащить скребок обратно и повторить операцию. Вроде просто, но весила эта штука килограммов 15-20 и была страшно неудобной. Картошка выкатывалась из-под скребка, поэтому давить надо было изо всех сил. Да и ползать внутри вагона полного картофеля удовольствие так себе.

После нескольких часов такой работы руки тряслись, а ноги подгибались. Хотелось лечь на землю и не шевелиться. Идти на разгрузку нам пришлось ночью пешком до овощебазы. Работали мы часов до четырех утра, а потом пешком возвращались в училище и в семь были на зарядке. Потом был полный учебный день со всеми факультативами. В общем, чувствовали мы себя не очень, а заработали рублей по двадцать на брата. В конце концов от такого заработка было решено отказаться.

После неудачной попытки стать ночными грузчиками проблема заработка опять вышла на первый план.

Когда рассказывал о ношении формы, я не упомянул одну интересную деталь, присущую исключительно нашему училищу - «глаженные» сапоги. Они были только офицерскими, хромовыми. Процесс глажки выглядел так: внутри голенища между кожей и подкладкой делался надрез, куда вставлялись специально выкроенные вставки из плотного материала. Закреплялась и выравнивалась вставка расплавленным парафином. Надрез зашивался или заклеивался. Снаружи сапог заливался расплавленным гуталином и полировался до зеркального блеска. В результате получалось негнущееся голенище. Выглядели такие сапоги очень эффектно и своеобразно, являясь визитной карточкой для выпускников Ленпеха.

Стоила такая процедура рублей пятьдесят, и Синий давно решил заняться этим ремеслом. Начиная с третьего курса, он ходил помогать старшим ребятам, осваивая азы мастерства, а когда они выпустились, занял их помещение.

Гладили сапоги в подвале четырёхэтажного здания казарм второго и четвертого батальона напротив нашего расположения через плац. Вонь от глажки стояла страшная, работать приходилось в противогазе. Кому интересно, попробуйте выскрести из банки гуталин и растопить его раскаленным утюгом.

Конечно, Игорь работал не один, были и другие умельцы, но думаю пар двадцать-тридцать сапог он прогладил. Мы за небольшое вознаграждение оказывали ему практическую помощь.

Был и еще один источник дохода. В начале третьего курса решили создать взводный накопительный фонд для расходов на выпуск. Решили ежемесячно скидываться по пять рублей. Вроде не особо много, но к выпуску каждый имел накоплений рублей на сто.

На общем собрании выбрали казначеем кого-то из нашей компании. Через пару месяцев образовалась уже приличная сумма рублей в двести. Чтобы деньги зря не пропадали, сначала их положили в банк под проценты. Поскольку проценты составляли сумму смешную, 1% или 1.5%, придумали, как повысить рентабельность. Деньги со счета сняли и купили на них облигации внутреннего займа. Облигации были беспроцентными, но довольно часто выигрывали рублей по пятьдесят-сто. Ну и какие-то накопления образовались у каждого.

Я сумел накопить сто рублей, и тут на СССР 22 января 1991 года обрушилась павловская денежная реформа. 50 и 100 рублевые купюры изымались из оборота, и на их замену давалось всего три дня. Как на грех именно в эти три дня у нас проходил стокилометровый марш боевых машин, и вырваться с полигона я никак не мог.

Выручил меня мой товарищ Коля Узингер, который был в то время каптенармусом в нижней каптерке и имел относительную свободу перемещения. Кстати, именно он вылил в умывальнике чайную заварку, на которой поскользнулся полковник Иванов.

Стокилометровый марш - событие для нас знаковое, без него нельзя получить разряд механика-водителя. Организовано было все следующим образом: рота на три дня выдвигалась на полигон, два взвода выходили на марш, остальные занимались предметами полевого выхода, тактикой или огневой подготовкой.

В марше участвовали с десяток БМП-1и БМП-2, которые колонной двигались вокруг полигона по пересеченной местности. Ехать надо было по-боевому, то есть внутри БМП с закрытым люком. В лесу, когда преподаватели не видели, это правило не соблюдалось, мы двигались по-походному, механик-водитель по грудь высовывался из люка и вел машину.

Из названия марша дистанция понятна, каждый должен был провести за штурвалом БМП около двух часов, нарезав несколько кругов вокруг полигона. Особенно мне понравился марш через зимний лес. Все под слоем снега, зеленые сосны и ели, накрытые белыми шапками, легкий морозец и колонна мощных послушных тяжелых машин, проносящихся по зимнему лесу.

Не обошлось без небольших казусов. Пара машин слетела с трассы, пробив в лесу просеку в сотню метров. Обошлось без потерь, не пострадали ни люди, ни техника.

Вскоре после марша нас ждал зимний отпуск, по возвращении из которого 4-й курс в полном составе отбывал на стажировку в войска.

Стажировка

Через неделю после зимнего отпуска у нас начиналась войсковая стажировка. По времени это мероприятие заняло около двух месяцев. Готовиться к стажировке мы начали заранее. Копили деньги, писали заявки и пожелания. На стажировку у нас формировалось несколько групп. В 1991 году стажироваться мы должны были в Минске, Заполярье и Ленинградском Военном округе.

В Заполярье направлялись десантники и морские пехотинцы. Вспоминается по этому случаю забавный эпизод. Ребята у нас были довольно раскрепощенные и за словом в карман не лезли. Как-то зайдя в продуктовый магазин вместе с командиром роты, один из будущих десантников увидел ценник: яйца 1 дес. 8 руб. Не сдержавшись, он на весь магазин завопил:

- Товарищ капитан, смотрите, что продают! Яйца одного десантника за 8 рублей.

Магазин огласился дружным хохотом.

Читатель может задаться вопросом, откуда в мотострелковом училище десантники и морпехи? Дело в том, что после третьего курса у нас началась специализация. Проводился очередной эксперимент и, кроме десантников и морпехов, выпускались и моряки - командир орудийной башни на катере, и как бы летчики - охрана аэродромов. В общем, командование решило, что если училище общевойсковое, пусть готовит офицеров во все рода войск.

Кстати, к нам в начале третьего курса перевелся парень, который два года учился на подводника. Я с ним позже служил в войсках в одном мотострелковом батальоне танкового полка.

За год до нас курсантов направляли в Западную и Центральную группы войск, в Германию и Чехословакию. Нам такое счастье уже не светило, и попал я в Минскую группу. Видимо, место считалось достаточно престижным, потому что в Минск поехали все наши курсанты с «особыми возможностями»: племянник Главнокомандующего сухопутными войсками Варенникова В.И., сын будущего заместителя министра обороны Кобеца К.И.

Надо отдать должное командирам нашего училища, никаких поблажек эти курсанты не имели. Вместе со всеми они ходили в наряды и караулы, несли тяготы и лишения военной службы. Юрий Кобец никогда звездной болезнью не страдал, был хорошим и общительным товарищем всегда готовым прийти на помощь, и у курсантов пользовался заслуженным авторитетом.

Перед самым выездом из Ленинграда прошел слух, что будут проверять вещи на наличие гражданской одежды, носить которую официально запрещалось даже в отпуске. Чтобы не попасться, пришлось нам взять сумки с заранее приготовленной гражданкой и тащить их в камеру хранения на вокзал в Новом Петергофе. Тревога оказалась ложной, никто нас не проверял, и все предосторожности оказались излишними.

В дальнейшем поездка оказалась довольно спокойной и прошла почти без приключений, не считая того, что в поезде несколько курсантов надрались и пугали пассажиров сказочными рассказами о своих подвигах над афганскими моджахедами, несмотря на то, что в жизни там не были.

Пассажиры слушали, удивлялись, подливали. Пелена афганских ужасов сгущалась, количество пустых бутылок увеличивалось… Я в этом мероприятии участия не принимал, спокойно отсыпаясь в другом вагоне.

Приключения для нас с Антоном начались по прибытии в Минск. Мы были распределены в мотострелковую дивизию, которая дислоцировалась на окраине Минска, в местечке Уручье. Оказалось, что есть поселок Уручье, военный городок Уручье и микрорайон с таким же названием. Скорее всего, нам был нужен военный городок, но точно конечную точку прибытия отцы-командиры указать забыли, понадеявшись, как видимо, на сопровождающих нас офицеров.

Эти офицеры, в свою очередь, разобрали свои группы, в которые мы не попали, и убыли. Нам же было приказано ждать... Никого не дождавшись, мы самостоятельно присоединились к очередной отъезжающей группе военных, сели с ними в рейсовый автобус и поехали наудачу, надеясь по дороге встретить знакомых курсантов. Проехали весь маршрут, но надежда не оправдалась. Вдоль дороги стояли сплошные воинские части, но как мы не вглядывались, ни знакомой формы, ни знакомых лиц не увидели.

Поскольку ни номера части, где нам предстояло стажироваться, ни названия остановки мы не знали, пришлось возвращаться обратно на вокзал. Безуспешно прождав еще два часа и поняв, что искать нас никто не будет, решили действовать. Мы же военные! Снова вернулись в Уручье, пошли по воинским частям, расспрашивая про курсантов, прибывших на стажировку.

Выяснили, что общий сбор стажирующихся проходил в штабе мотострелковой дивизии, куда мы и добрались часам к 15. Инструктаж уже закончился, нас так никто и не хватился. Все курсанты, в том числе и мы, были уже распределены по частям и подразделениям.

Антон и я оказались в разных полках дивизии. Он пошел искать свой полк, а я отправился представляться своему командованию. По дороге мы встретили еще двух курсантов нашего училища и договорились держаться вместе.

В моем подразделении уже не было на месте ни командира полка, ни командира батальона, представляться было некому. Дежурный офицер показал мне койки, которые для нас оборудовали в ленинской комнате, но желающих там ночевать не обнаружилось.

С выходом в город ограничений не было, потому после представления начальству мы собрались у центрального памятника в военном городке и решили подыскать подходящее съемное жилье.

Обойдя несколько улиц в ближайшем поселке, нашли наконец комнату по приемлемой цене у какой-то старушки. Обустроились, поужинали и завалились спать.

На следующее утро компания разошлась по своим подразделениям. Представившись командиру батальона, я был назначен исполняющим обязанности командира гранатометного взвода.

Из-за недостатка офицеров все три отдельных взвода (гранатометчиков, связистов и хозяйственников) возглавлялись старшим лейтенантом Юсуповым, который рвения к службе не проявлял, появившись в подразделении несколько раз за два месяца. Поэтому стал я командиром не одного, а трех взводов сразу.

Конечно, оставались еще энтузиасты военного дела, но оставалось их почему-то все меньше и меньше. Как легенду в батальоне рассказывали про курсанта Московского ВОКУ, который был на стажировке за месяц до нас. Он жил в подразделении, с утра до вечера гонял сержантов и солдат, и на время своей стажировки заменил всех офицеров подразделения.

Ну потому про него и рассказывали, что очень уж был необычен. К слову, и аттестовали его якобы сразу на должность командира роты. Сам не видел, комментировать не могу. Сейчас, правда, с учетом жизненного опыта появляются у меня вопросы к такой легенде.

Вопрос первый: в мотострелковом батальоне три роты, минометная батарея, отдельные взвода. Всего около 500 человек. С ними надо проводить занятия, организовывать мероприятия, готовить к нарядам и т.д. Офицеров в батальоне человек 35. Как один курсант может заменить 35 офицеров?

Вопрос второй: как к этому отнеслись офицеры?

Вопрос третий: кто проводил занятия с солдатами?

Вопрос четвертый: что происходило с армией?

Частично отвечу на свои же вопросы. Солдаты и сержанты, предоставленные сами себе, большую часть времени проводили на уборке территории или в каптерке, слегка переоборудованной под канцелярию. Офицеров в полку не хватало катастрофически. В некоторых ротах оставалось по два офицера и один прапорщик, вместо штатных семи: командир роты, замполит, три взводных, старшина и техник.

С солдатами дела тоже обстояли неважно, роты были укомплектованы в лучшем случае процентов на шестьдесят. Это несмотря на то, что дивизия считалась элитной и располагалась не в Кушке, а в столице союзной республики.

Авторитет армии катастрофически упал и продолжал падать все ниже и ниже. Доходило до того, что некоторые солдаты, относясь ко мне с симпатией, всерьез уговаривали меня увольняться из армии пока не поздно. Кстати, штатный командир гранатометного взвода Юсупов собирался увольняться и на службе, как я уже говорил, практически не появлялся.

Конечно, такая ситуация сложилась не во всех частях. Даже в соседнем полку нашей дивизии было несколько лучше. Антон, например, пропадал в своей части, с удовольствием готовя технику для выезда на полковые стрельбы.

Несмотря ни на что, вооруженные силы оставались еще достаточно мощным организмом, и в дивизии все было не так плохо. Столовая блистала чистотой, интерьером и качеством блюд, напоминая хорошего разряда кафе. Соседний полк регулярно выводил своих бойцов на занятия и стрельбы.

Солдаты же нашего батальона ежедневно пропадали неизвестно где. Основная масса солдат состояла из рослых и на удивление мощных азербайджанцев, народа достаточно трудноуправляемого, а если еще в своей компании…

В отдельные взвода, которыми я командовал, наоборот подобрались одни русские парни. Дружбы, как вы понимаете, между двумя этносами не было, но и кровавых мордобоев не наблюдалось. Сложившееся положение можно назвать скорее мирным сосуществованием.

Территория гарнизона, куда входил и военный городок, отличалась опрятностью и ухоженностью. Достигалось это за счет регулярного направления на уборку территории различных подразделений, причем в достаточно больших количествах. Раза два в неделю, а иногда и чаще, я тоже выводил своих подчиненных в городок для наведения порядка.

Занятий у моих подопечных практически не было. Юсупов их не проводил и мне таких задач не ставил. Правда, два или три дня мы имитировали проведение занятий с написанием необходимых план-конспектов и убытием в ближайший лесок с задачей не появляться до обеда на территории части. Связано это было с прибытием в Минск Генерального секретаря ЦК М. Горбачева. Ожидалось, что он приедет в нашу дивизию. Посетил он дивизию или нет не помню, но на всякий случай командование поставило задачу по возможности всех лишних из полка убрать. После отъезда Горбачева все пошло обычным порядком.

Стажировка оказалась для меня делом необременительным. Если первые дни мы пропадали на службе с утра до вечера, встречаясь только в обед, да и то не всегда, то через неделю другую приходили уже к девяти и после обеда смывались из полка. Неизменным оставался понедельник, когда надо было прибывать в часть к половине шестого утра, командирский день. Ночь, холод, темнота, поселок спит, ты шагаешь по скрипящему снегу, торопясь в часть. Один день в неделю можно вытерпеть. Зато появилось свободное время, и мы небольшой компанией занялись изучением Минска.

От Уручья до метро надо было ехать минут двадцать на автобусе. Потом на метро в центр. В то время в Минске в зенитно-ракетном училище ПВО учился мой одноклассник Вадим Александров. После школы он искал себя, в училище поступил на два года позже меня и учился на третьем курсе. Узнав, что я в Минске, он с удовольствием с нами встретился. Пригласил к себе в общежитие. Представьте наше удивление: курсант третьего курса живет в ОБЩЕЖИТИИ и имеет свободный выход в город после занятий!

Многие училища к 1991 году перешли на более свободный режим обучения. Курсанты жили «на казарме» первые два года - время прохождения срочной службы, после чего получали право свободного выхода и проживания в общежитии. После занятий они могли покидать училище и заниматься по собственному плану. Женатые курсанты могли убывать до утра, холостые до отбоя.

Судя по свободному поведению Вадима, это правило не очень-то соблюдалось. После обеда он уходил из училища показывать нам город и частенько не возвращался, оставаясь ночевать у отца.

Сказать честно, особого впечатления город на меня не произвел. Минск показался красивым, но каким-то заброшенным, что ли. Может, в моем восприятии столицы Белоруссии сою роль сыграла погода? На стажировке мы были в марте, и грязный полурастаявший снег и лужи на фоне серого неба вряд ли могут украсить любой город, но Минск 1991 года показался мне провинциальным советским городом средней руки.

Если с продуктами в городе было все неплохо, то настоящим бедствием стало для нас отсутствие в свободной продаже сигарет. Минских талонов, как вы понимаете, нам не выдавали, а купить сигареты было невозможно даже по завышенной цене.

Сначала курили старые запасы, потом перешли на «Беломор», который изредка продавали в солдатской чайной. Когда освоились в части, удалось поочередно даже съездить на несколько дней домой, возвращаясь естественно не с пустыми руками. Я привез целый блок «Явы», другие ребята тоже не подкачали. Проблема была решена.

Свой досуг во время стажировки мы проводили, гуляя по Минску, посещая кинотеатры и неплохую гарнизонную баню, куда удалось попасть несколько раз. Время летело быстро, стажировка подошла к концу, заканчивался апрель, пора было возвращаться в училище. За стажировку я получил отметку хорошо. Антон, с удовольствием пропадавший все последнее время в своей части и парке боевых машин, отлично, чем был необычайно доволен.

После возвращения в училище нас перестали ставить в наряды и караул, батальон начал подготовку к выпускным государственным экзаменам. На четвертом курсе мы досдавали предметы, оценка по которым шла в диплом, защищали курсовой проект и в финале сдавали государственные экзамены.

Некоторое опасение вызывал у меня экзамен по вождению боевых машин. Был там такой пункт, как прохождение колейного моста по-боевому, сидя в БМП с наглухо закрытым люком. Машину надо было направлять, ориентируясь по триплексам.

В БМП триплекс – это прибор, работающий по принципу перископа. Он изготовлен из многослойного стекла, небольшой, с прямоугольным визором примерно шесть на двадцать сантиметров. Перед механиком-водителем их пять, обзор ограничен, и надо по ориентирам вывести БМП прямо на колейный мост. Если не попал, машина сваливается на бок. Чтобы она не перевернулась, на учебном мосту наварен металлический бортик.

Упала машина – оценка два, экзамен не сдан, проехал – отлично. У меня почему-то все время получалось чередование, раз проехал, раз упал. К счастью, на предварительной проверке я упал и на экзамене получил отличную оценку.

Государственных экзаменов было пять: тактическая подготовка, огневая подготовка, комплексный экзамен по общественным наукам, эксплуатация и восстановление бронетанкового вооружения (БТВ) и общевоинские уставы. Некоторые экзамены состояли из нескольких частей: практической и теоретической. По огневой подготовке надо было сдать теорию и выполнить практические упражнения учебных стрельб. По БТВ теория и вождение. Комплексный экзамен был и по тактике.

На подготовку к каждому экзамену давалось несколько дней, потом экзамен и день отдыха. Подготовка осуществлялась самостоятельно. Контроля особого в эти дни за нами не было, курсанты откровенно расслаблялись, оставляя на повторение конспектов последний день. Пожалуй, только к уставам я готовился серьезно, несколько дней повторяя и заучивая их наизусть. Подготовка оказалась продуктивной. По этому предмету получил отличную оценку, по остальным четверки, сдав госы на хорошо и отлично.

После сдачи государственных экзаменов нам выдали офицерскую форму, в которую мы с удовольствием переоделись. Погоны, правда, пока оставались курсантскими. Вместе с формой мы получили право свободного выхода из училища и щеголяли по Петродворцу в новой форме с нескрываемым удовольствием.

Часть формы нам шили по заказу, кителя парадный и повседневный, брюки в сапоги и навыпуск, шинели. Куртки, рубашки, фуражки, пилотки, сапоги выдавали стандартные. Поскольку распределялись мы в различные рода войск, форма была разная. Моряки и морпехи в черной и белой парадной форме с кортиками, десантники и летчики в синей, пехота в мундирах цвета морской волны.

Шить форму начали еще зимой. В училище приезжали портные, с нас снимали мерку, по мере готовности привозили пошитые вещи на примерку. Поэтому форма на нас сидела идеально. Правда, со мной случился неприятный казус.

С гордостью поносив день или два свои новые офицерские брюки, я с группой курсантов был отправлен сдавать на склад ротное вооружение. Автоматы, гранатометы и пулеметы сдавались в деревянных ящиках с металлическими уголками. Уголок такого ящика зацепился за мои новые штаны и выдрал изрядный клок ткани у бедра. Брюки были безнадежно испорчены.

Катастрофа! Они были единственными форменными штанами в сапоги. Зашить невозможно, дыра сантиметров пятнадцать, я был в отчаянии. Выручил меня Саня Гуденко, наш каптенармус из нижней каптерки. У него, как у хорошего хозяйственника, всегда был запас. Некоторые ребята до выпуска не дотянули, а форма на них была пошита.

Поскольку размеры у курсантов не сильно отличались, мы смогли подобрать мне равноценную замену. Просто гора с плеч свалилась. До сих пор благодарен Александру за его бескорыстный поступок, потому что каптер и бескорыстность – это антонимы.

Причина тут в том, что командир роты в советской армии - лицо материально ответственное. За утерю имущества курсантами-разгильдяями командир платит из своей зарплаты, причем платит за некоторые вещи в кратном размере.

Дороже всего в СА спрашивали за утерю оптики и радиостанций. Про оружие и секретные документы я не говорю, это уже уголовная статья. Бинокли и рации мы к счастью не теряли, потому что нам их выдавали редко и под особый контроль, а вот котелков, лопаток, ремней снаряжения, подсумков и всего прочего было утеряно очень много.

Понятно, что платить за это из своей небольшой зарплаты ротный не хотел, приходилось как-то выкручиваться. Выкручивались довольно просто, на питание каждого курсанта в день выделялся рубль с небольшим. Если вся рота уходит в увольнение, можно получить компенсацию рублей 150 в сутки. Ограничений по количеству увольняемых на третьем и четвертом курсе не было и, начиная с середины третьего курса, вся рота отправлялась в увольнение.

Но лишение увольнения одно из мощных средств наказания для проштрафившегося курсанта, и, конечно, командир роты не хотел его терять. Нюанс в том, что снять с довольствия часть курсантов было невозможно: или все, или никто. Выход был найден простой. Рота снимается с довольствия, а курсанты, лишившиеся увольнения, остаются в училище без завтрака, обеда и ужина.

Ситуация такая нас возмущала, и мы не раз высказывали свои претензии командиру роты, но ничего не менялось. Однажды я не выдержал и из строя высказал свои мысли по этому поводу. Взбешённый Федюшкин достал из бумажника рубль и швырнул мне в лицо.

Даже сейчас, по прошествии времени считаю, что он был неправ и в том, что повел себя по-хамски, и в том, что не мог просчитать свои действия и найти другие меры наказания для проштрафившихся курсантов. Если ты как командир отвечаешь за сотни людей, умей сдерживать эмоции и включать мозги.

Сдано оружие и старая форма, казарма опустела, наступали последние дни пребывания в училище. На сердце было и радостно, и грустно, закончились четыре тяжелых года обучения, мы офицеры! Одновременно жаль было расставаться с нашим родным Петергофом и друзьями, беспокоили мысли о предстоящей службе, как-то она будет складываться?

Молодость оптимистична, впереди торжественные мероприятия, ресторан и отпуск. Настроение приподнятое, а тяжелые мысли отложены на потом.

Выпуск

Выпуск молодых лейтенантов - торжественный ритуал в любом училище. В каждом есть свои традиции и особенности. В Ленинградском ВОКУ, как и везде, были особенности выпуска, официальные и неофициальные. К официальным относилось сопровождение выпуска выполнением строевых приемов с оружием или «балет с карабинами», о котором я рассказывал.

Два года мы давали представления выпускным курсам, наконец наступило время и нам принимать балет в свою честь.

Официальная часть ритуала «прощание со знаменем училища» дополнялась неофициальной традицией. Шеренги выпускников становились на одно колено, снимали фуражки и стояли так, опустив голову, пока почетный караул не проносил перед строем знамя училища. Нюанс состоял в том, что в сгиб ноги молодые лейтенанты клали в железный рубль и когда резко поднимались, сотни этих рублей со звоном вылетали на плац.

Второй неофициальной традицией было на последних метрах торжественного марша выбросить вверх горсть мелочи, припасенной заранее.

После прохождения торжественным маршем официальная часть заканчивалась, и к выпускникам сбегались курсанты училища, отдавая воинское приветствие. Первые отдавшие честь получали по рублю. В большинстве своем это были курсанты младших курсов, с легкостью набиравшие денег на поход в кафе.

Была еще пара-тройка традиций, которые старались по возможности соблюдать, но получалось это не всегда. Например, надо было постараться в Нижнем парке Петергофа надеть бескозырку на статую Самсона и начистить ваксой сапоги белого памятника С.М. Кирова. Во время нашего выпуска не получилось ни с бескозыркой, ни с сапогами.

Зная не хуже нас все эти традиции, руководство училища выставило перед памятником С.М. Кирова ночной пост.

Получилось с каской. Возвращаясь последний раз с полигона, после сдачи госов курсанты привязывали на длинный ремень каску которую выбрасывали наружу, и она волочилась за машиной. К моменту прибытия в училище краска с каски облезала. Она полировалась и превращалась в большой кубок.

Вечером в ресторане в каску наливали несколько бутылок водки, бросали туда нагрудный знак выпускника (в просторечии поплавок) и запускали по кругу. Выпускники отпивали по несколько глотков и передавали каску дальше. Последний должен был допить всю оставшуюся в каске водку, после чего поплавки доставали и прикрепляли на мундиры.

У кого-то из наших выпускников никелированная каска-кубок хранится и по сей день.

После торжественной ужина группы пьяных лейтенантов гуляли по Ленинграду всю ночь, прощаясь с городом. Военные патрули, количество которых в этот день в разы увеличивалось, следили за порядком, особо к выпускникам не придираясь.

Я сам забыл в ресторане галстук и дважды был остановлен патрулем за нарушение формы одежды, но был отпущен с пожеланием вести себя аккуратнее. Никаких эксцессов, драк, выяснения отношений практически не случалось. Люди были настроены очень доброжелательно, а про радостное настроение выпускников можно и не говорить.

Закончилась моя учеба в училище, закончились праздники. Впереди был отпуск и убытие к новому месту службы. Лейтенанты-выпускники разъезжались по домам.

Наш выпуск был последним выпуском офицеров в СССР. Мы выпускались в июне 1991 года, а 25 декабря Михаил Горбачев сложил свои полномочия руководителя страны и на следующий день Совет республик Верховного совета СССР принял декларацию о прекращении существования Советского союза.